Та подошла и что-то достала из кармана. Это была маленькая металлическая коробочка, не намного больше ее ладони. С одного ее конца свисал оптоволоконный проводник с разъемом для подключения к мозгу. Женщина взяла разъем и поднесла к голове Слай.
— Нет! — завизжала Слай. Она попыталась повернуть голову, отвести ее подальше от разъема. Но туго затянутая повязка и здесь блокировала малейшее движение. Слай была бессильна помешать женщине, вставлявшей разъем в гнездо. Сухо щелкнув, разъем стал на место. Волны страха и отчаяния пробежали по телу девушки, лишая ее последних сил.
— Ты можешь в любой момент рассказать нам все, что знаешь, — сказал Лезвие Ножа. — И тогда мы отключим ящичек.
— А потом вы убьете меня, — бросила ему Слай.
Лезвие Ножа пожал плечами.
— Зачем? Какой в этом смысл, если мы получим все, что нам надо?
— Врешь! — закричала Слай.
Лезвие Ножа кивнул невысокой женщине и направился к единственной в комнате двери.
— Увидимся позже, Слай, — насмешливо произнес он.
Женщина нажала кнопку на черном ящичке. Мерзость, разрушение и ужас обрушились на Слай.
И, затмевая все, царила рвущая на части и заживо сжигающая боль.
Слай ничего не могла поделать, она лишь беспомощно визжала.
ГЛАВА 28
Перед Коршуном расстилалась холмистая прерия, покрытая зеленой травой и множеством зимних цветов. Воздух был свежий и чистый, не измененный человеком и не оскверненный им, такой, каким он, наверное, был во дни юности мира. Ветер трогал траву, перебирал волосы Коршуна и доносил откуда-то издалека запахи глубоких, древних лесов.
«Давно ли я здесь? — подумал он. — Мгновение? Или всю свою жизнь? Или вечность, от зари времен?» Что-то подсказывало ему, что в правильном ответе было понемногу от всего этого.
Ветер нес не только запахи: было в нем журчание далекого ручья, симфония птичьих песен… А надо всем этим звучала музыка. Негромкий, сложный ритм и мелодия, сильная и величавая, звеняще-могучая. Казалось, музыка звучит внутри Коршуна, эхом отдается в самом его сердце. Музыка звала его, и он повиновался.
Он бежал к ее далекому источнику — быстрее, чем может бежать человек. Летел скорей оленя, стремительней орла. И никакого напряжения, никакого усилия. Его дыхание было спокойным и глубоким. А он все бежал, с каждой секундой прибавляя и прибавляя скорость.
А рядом с ним, так же стремительно и легко, бежал еще кто-то. Мэри Виндсонг.
И даже не Мэри, не совсем она. Что-то изменилось в ее облике. Волосы больше походили на шерсть, лицо теперь напоминало морду зверя. Но глаза были ее, и улыбка тоже.
Коршун оскалил зубы в звериной улыбке и провыл песню своей радости, подняв голову к бесконечным лазурным небесам.
— Почему ты не сказала мне, что это будет так? — крикнул он девушке.
Она засмеялась — будто талая вода, текущая с гор, зазвенела между камнями.
— А ты бы мне поверил?
Они бежали дальше.
Долго ли? Далеко ли? Здесь эти вопросы задавать было бессмысленно, Коршун знал это. Он чувствовал время, но был свободен от него. Он был вне мира, который знал раньше. Может, он и боялся бы, но откуда взяться страху, когда в волосах играет ветер, а в сердце звучит музыка?
Впереди показался лес. Мэри и Коршун вмиг достигли опушки, и им пришлось перейти на шаг.
Золотые лучи солнца, пробиваясь сквозь листья, освещали им путь. Коршун слышал, как рядом в зарослях густого подлеска крадутся огромные звери. Он опять подумал: а не страшно ли ему? Нет. «Звери не собираются нападать, — понял он, — они нас провожают».
Музыка все звучала, теперь уже яснее и громче. Скоро Коршун и Мэри подошли к большой поляне. Коршун шагнул было вперед, но остановился, увидев, что Мэри осталась в тени деревьев.
— Я не поведу тебя дальше, — ответила она на его немой вопрос. — Это больше не нужно. Посмотри вон туда, — показала она.
Коршун обернулся.
Посреди поляны, которая еще мгновение назад была пустой, стоял огромный зверь. Серо-черный, с серебряной проседью волк не отрываясь смотрел на Коршуна.
Нет, не волк. Это был Волк.
В первый момент Коршун испугался. Сердце сжалось, кровь застучала в голове. «Я не могу этого сделать…» — подумал он.
В надежде на помощь он оглянулся на Мэри. Она подбадривающе улыбнулась, кивнула. «Иди вперед», — прозвучал в голове Коршуна ее голос.
Музыка по-прежнему была с ним, вокруг него, внутри его, и она звала. Как он мог не подчиниться? «Это ведь то, чего я ждал всю жизнь… да?» Он с трудом перевел дыхание и шагнул вперед.
Первый шаг был самым трудным. С каждым новым шагом страх исчезал, сменяясь предчувствием — таким же острым, но уже не лишавшим сил, а их добавлявшим. Сопровождавшие их по обеим сторонам тропы существа вышли на свет. Лесные волки, могучие, но поменьше Волка. Они держались на расстоянии, с уважением глядя на Коршуна, будто стояли в почетном карауле.
А Волк был уже рядом с ним, не сводил с него больших серых глаз. Музыка затихла в ушах у Коршуна, но продолжала звучать у него в сердце.
— Ты знаешь меня? — четкие и ясные, как льдинки, слова прозвенели в голове у Коршуна.
Пасть Волка не двигалась, но Коршун ни на минуту не усомнился в том, чей мысленный голос он услышал. Он снова перевел дыхание и выдавил через пересохшее горло:
— Я знаю тебя. — И только сказав, он понял, что это правда. — Я всегда знал тебя, не подозревая об этом.
— И я знаю тебя. — Волк подошел ближе, и Коршун почувствовал на лице его теплое дыхание. — Моя песня внутри тебя, Человек. И она была там всегда, хоть ты ее и не слышал. Теперь ты слышишь ее и можешь следовать ей, если захочешь. Но если ты согласишься, тебе будет трудно, может быть, труднее, чем когда-либо прежде. Она может потребовать больше, чем ты готов дать. Но никогда не потребует больше, чем ты можешь дать. Ты будешь следовать ей, Человек?
Коршуна охватили противоречивые чувства. Страх, восторг, грусть. Он был потрясен значимостью того, что сказал Волк, — а еще больше тем, чего тот недосказал. Но песня все звенела в его груди, и он не мог ответить иначе, чем, затаив дыхание, произнести:
— Я буду следовать ей.
— Итак, ты сделал первый шаг на пути шамана, — сказал Волк. — Ты сделаешь мою песню прекраснее, ты сделаешь ее своей, как всякий, кто слышит ее сердцем. А теперь я научу тебя другим песням — иным, не таким важным, но все же песням могущества.
Коршун склонил голову. Он не мог сказать ничего, да и не хотел.
И тогда первый крик прозвучал в его голове. Женский крик, крик ужасной боли, достаточно сильный, чтобы лишить его рассудка.
Он обернулся к Мэри. Та все еще стояла среди деревьев и смущенно глядела на него. Кричала не она. Она даже не слышала крика.
Крик прозвучал снова, громче и пронзительней, чем прежде. И на этот раз он узнал голос.
Слай!
Третий крик.
Он чувствовал ее боль, как свою, чувствовал ее ужас и беспомощность. Чувствовал, что она зовет на помощь. Его?
Он повернулся к Волку. Зверь был абсолютно недвижим, будто и не слышал криков.
— Я научу тебя песням, — повторил он.
— Я не могу. — Слова слетели с губ прежде, чем Коршун успел подумать.
Брови Волка удивленно, совсем по-человечески, приподнялись.
Коршун заторопился.
— Я должен покинуть тебя. Там женщина… я ей нужен.
Волк негромко зарычал — первый настоящий звук, который услышал от него Коршун. Брови зверя сдвинулись на лбу.
— Ты уходишь? — спросил Волк. — Ты отказываешься учиться у меня? Кто тебе эта женщина?
Может, остаться? Но Коршун не мог этого сделать и знал это.
Он с трудом перевел дыхание.
— Она мой друг, — сказал он, собрав все силы. — Она… — Он запнулся, посмотрел на лесных волков. — Она из моей стаи.
Волк не хмурился больше. В его мысленном голосе звучала радость… и одобрение.
— Да, из твоей стаи. Ты последовал моей песне — лучше, чем тебе кажется. Ты всегда ей следовал.