И на статую Митры, площадь перед монастырем украшавшую, перстом указывал.
Началось все внезапно, будто летняя гроза. Я успел заметить, как с полдесятка молодых и не слишком людей, стоявших прямо перед монастырской лестницей, растворились в толпе, потом вдруг на мраморное изваяние Солнцезарного были накинуты петли, словно заранее заготовленные… Одна из мужланок запустила в оцепеневшего монаха огрызком яблока… Площадь как взорвало! Только квадранс тому люди были спокойны и не без интереса слушали многоученые переругивания двух жрецов, а тут словно с цепи сорвались!
Статуя рухнула почти сразу, разбившись о мостовую. Те же незаметные серенькие личности выдернули «Совершенного» с обширного крыльца монастыря и куда-то увели, митрианский жрец едва успел скрыться в дверях и захлопнуть тяжелую створку. В окна обители моментально полетели осколки изваяния Митры и камни, которые люди начали выковыривать из мостовой. С соседних улиц начали набегать любопытные, тут же втягивавшиеся в общее нехорошее веселье. Раздались крики:
— Гнать толстопузых из Города! Голышом! Бей!
Я служу в гвардии не первый год, с народными мятежами сталкивался еще во времена Нумедидеса. Понимаю, чем это может грозить. Обычно сцепившиеся с горожанами дворяне давали возможность народу за день-другой выпустить пар и вволю погромить винные лавки, а затем попросту вводили в город армию, противостоять которой торгаши и мастеровые не в силах, ибо ратному делу никогда не обучались, а связываться с военными желания у них обычно не возникает. Но сейчас это был не обычный бунт. Хотя бы потому, что в толпе появились люди, вооруженные настоящими мечами и даже арбалетами. В некоторых я узнал переодетых в простые одежды копейщиков гвардии графа Раймона.
Не без труда выбравшись с кипящей площади, я со всех ног ринулся к цитадели. Граф Люксэ должен знать, что его опасения подтвердились, и если не начать действовать немедленно, мятеж уже не остановишь. Особенно если его исподволь провоцировал Раймон, владетель Толозы…
* * *Вроде бы, по всем правилам военной науки, усмирить разбушевавшихся горожан сравнительно нетрудно. Две причины я уже назвал — оружия у них мало, да и слишком трясутся они за свои драгоценные лавки да мастерские, которые в запале можно и пожечь. Горожане — существа по природе своей домовитые и жадные, их даже проповеди фатаренов не изменят: товары да накопленное годами добро куда дороже бунтарского пыла. Бунт прогорит, иссякнет за день, а вот золото да лавка останутся внукам. Едва завидев конного латника горожанин тут же запрется в доме и вылезет из своей норы только когда на улицах снова станет спокойно.
Так рассуждал и граф Люксэ. Едва я принес весть о том, что началось возмущение и толпа собирается погромить митрианские монастыри, граф распорядился собрать всех, кроме десятка гвардейцев, долженствующих оберегать цитадель от непрошеных гостей. Лошадей оказалось недостаточно — на них усадили только дворян с оруженосцами, арбалетчики и мечники гвардии остались пешими. Но и восемь десятков отлично вооруженных аквилонцев представляют преизрядную силу. Думается, добрые жители Толозы узрев сие воинство мигом напустят в штаны и разбегутся.
Сложнее с вояками графа Раймона, замеченными мною в толпе, но командир гарнизона предположил, что они там очутились всяко не по приказу господина — Раймон не может пойти на подобное вероломство, знает, каковы во гневе король Конан и великий герцог Просперо. Я хотел было возразить, что король и наследник венца Гайарда далеко, а толозский граф — вот он, перед нами, со всеми своими силами. Люксэ только отмахнулся.
Мы вышли в город. Всадники с пиками пустили лошадей рысью, остальные бежали рядом с кониками. Мы спешили. За три квартала до площади, где стояли митрианские обители, граф приказал мне провести арбалетчиков по соседней улице, чтобы ударить бунтовщикам во фланг и отсечь возможные пути к бегству — зачинщиков следовало задержать и немедленно повесить, в назидание прочим. Еще Люксэ настрого запретил палить из арбалетов по толпе без надобности — лишние жертвы не нужны. Бить только тупыми концами пик или эфесами меча.
На дальних улицах народ, как и полагается, в страхе разбегался — видели, что гарнизон цитадели шутить не настроен, раз уж вооружился до зубов и облачен в кольчуги и шлемы. Ставни захлопывались, обыватели исчезали в дверях и арках домов с похвальной быстротой, улочки пустели на глазах. Но на площади и рядом с ней все было решительно по-другому.