Йошимо сказал что-то на незнакомом ей языке, и она открыла глаза.
Вихрь исчез. Айреникус и Имоэн тоже.
— Должен заметить, что это решает сразу несколько наших проблем, — произнёс Йошимо.
Джахейра рухнула на землю и ударила кулаком о безразличную почву.
Абдель практически скатился по ступеням в подвал. Он был с ног до головы покрыт холодной кровью и едва не ослеп от сокрушающего чувства вины и ненависти к себе. Он нашёл бочку с водой и разбил её голыми руками. Он перевернул на себя бочку и немедленно промок до нитки. Как мог, он стёр с кожи кровь; его потребность избавиться от крови Бодхи намного превышала потребность вернуть части Риннского Фонаря.
Она сказала, где найти эти части, а он убил её — миссия выполнена. Абдель знал, что там, в Тетире, узнав о случившемся, они будут праздновать, радоваться шансу победить Айреникуса. Сейчас и здесь Абделя это не заботило. Он просто не мог заставить себя волноваться об этом. Всё, что он прямо сейчас хотел — вернуться назад в Крепость Свечи, приползти назад, если придётся, и просто спрятаться там. Он опять пролил кровь из-за того, что был сыном Баала. Снова и снова и снова проливал кровь. Он мог просто остаться в Крепости Свечи, за прочными стенами, в монастыре. Какое место подошло бы ему лучше? Кто сможет найти способ избавить его от проклятия или наконец убить, если не монахи?
Абдель посмотрел на себя. На теле по-прежнему оставалось много крови. Он увидел, как вода из бочки течёт к люку и стекает через него вниз. Там был гроб, в котором хранился так нужный эльфам артефакт — так нужный ему артефакт, и так нужный Имоэн артефакт.
Имоэн.
Они могли бы вернуться в Крепость Свечи вместе.
Абдель встал и решительно направился к люку. На этот раз Абдель открыл его без промедления. Фонарь решит две проблемы. Одна из них была важнее второй.
Он вытряхнул землю из гроба Бодхи и услышал, как зазвенело железо, когда неровные куски посыпались на грязный пол. Абдель сгрёб их своими крупными, испачканными в крови руками, и фрагменты привели в действие телепорт — как ему и обещали маги Эльхана. Погреб исчез во вспышке синего света.
Глава 22
— Я хочу… — прошептала Имоэн, разум которой заволокла неистовая пелена стремительно надвигающегося ада, — …домой.
Усмирённая с помощью магии, она была распята на большой потрескавшейся плите из зелёного мрамора с грубыми краями, в середине давно сгинувшего города, который эльфы когда-то называли Миф Ринном. Вокруг располагались останки великого города, поглощённого зарослями и заселённого как благородными, так и демоническими существами. Мраморная плита лежала под острым углом к земле. На ней распласталась Имоэн, лишённая своей изорванной одежды, и сотни изгибающихся сигиллов и знаков исчертили её бледное, покрытое гусиной кожей тело.
Плиту окружало кольцо эльфийских статуй, вдвое превосходивших размерами настоящего эльфа. Стёртые ветром мраморные лица смотрели вниз на Имоэн и Джона Айреникуса с отстранённым спокойствием, которого в это время в этом месте не смог бы достичь ни один живой представитель любой расы.
Айреникус поперхнулся собственной желчью и попятился. Он потерял голос от потрясения, отвращения и извращенного, мерзкого удовольствия при виде того, как сбывается его последняя отчаянная надежды. Он сорвал голос, читая заклинания, и его обращённые к Пряже, к богам, чьи имена больше никто не произносил — к любым силам, которые могли прислушаться — мольбы были услышаны.
— Да, — прошептал он, хотя прозвучало это, как болезненный хрип. — Да. Превращайся!
Имоэн закричала, и это был последний звук, который она издала, будучи человеком.
Раздался громкий звук рвущейся ткани, и кожа красивого, молодого, гладкощёкого тела осыпалась рваными окровавленными лентами. Обнажившийся череп приобрёл цвет старого известняка, поплыл, вытянулся, с каждой секундой изменяя форму. Её зубы удлинились, превратились в игольчатые клыки, затем опять выросли, когда челюсть с треском расширилась. Телесные жидкости, кровь, и какая-то густая субстанция, на которую Айреникус предпочёл не обращать внимания, засочилась, закапала, а затем потоком хлынула из сотен, а потом и тысяч крохотных ранок по всему содрогающемуся телу девушки. Имоэн билась в конвульсиях, дрожь прерывал громкий, хлюпающий треск, с которым открывались новые раны. Её кожа слезла, затем растворилась полностью, и там, где когда-то был живот, выросла новая рука. Рука была крупной, не меньше дюжины футов длиной, и венчалась поблёскивающим пузырём слизи.
Существо, которое было Имоэн, одним внезапным, волнообразным движением превратилось в бледно-серое чудище, которое отрастило шипы на спине с такой скоростью, что они едва не сломались о мраморную плиту.
— Баал… — прошептал Айреникус, чьё лицо исказилось в извращённом сочетании триумфа и потрясения. — Это ты… это ты…
Из тела показалась вторая рука, а тем временем лопнул пузырь на конце первой. На выросшей из пузыря ладони было больше пальцев, чем Айреникус мог сходу сосчитать. Пальцы росли из длинной прямоугольной ладони под такими углами и обладали таким расположением суставов, что подобной руки не существовало во всём Фаэруне. Пальцы выпустили длинные загнутые когти с бритвенно-острыми краями.
— Разоритель, — прошептал Айреникус. — Разоритель пробуждается.
Ещё одна рука вырвалась из копошащейся массы, потом следующая, четвёртая. Пузыри лопнули, обнажая ещё три ладони с многочисленными когтистыми пальцами. Разоритель издал крик боли новорождённого, и Айреникус рухнул на землю, отброшенный одной лишь силой этого ошеломляющего вопля. Ноги, которые когда-то принадлежали Имоэн, удлинились и с громкими, тошнотворными чмокающими звуками выгнулись назад, потом снова вперёд, отращивая новые суставы.
Грязно-бурые полосы резко выделялись на сгорбленной бледно-серой спине чудовища. Оно открыло глаза, поначалу слепо уставившись в синее небо. В безднах глазниц загорелись красные огни. Когда огни засверкали ярче, чудовище содрогнулась в последних резких конвульсиях, и его жёсткая, похожая на хитин шкура как губка всосала в себя слизь, кровь и жидкости.
Оно исторгло хриплый рёв, затем втянуло в себя воздух. Дыхание твари быстро выровнялось, и она повернула свою огромную крокодилью голову к Айреникусу.
У некроманта задрожали колени, но он сумел устоять на ногах.
— Подчинись мне, — прошептал он.
Чудовище одним движением поднялось и нависло над Айреникусом. Его согнутые плечи возвышались ярдов на десять над гравием площади. Оно вытянуло руку, как будто помогая себе выпрямиться, и обхватило своими веретенообразными пальцами одну из древних статуй. Оно едва напряглось, и каменная фигура рассыпалась облаком пыли и обломков, не крупнее кулака Айреникуса.
— Подчинись мне! — рявкнул существу Айреникус, и нечеловеческий взгляд устремился к нему. От Имоэн не осталось ничего — вообще ничего человеческого.
— Сулданесселлар! — крикнул Айрениус. — Эллисим! Древо!
Разоритель взревел в мёртвом утреннем воздухе Миф Ринна, гневаясь на встающее солнце, затем повернулся в сторону Сулданесселлара и сделал свой первый шаг. Земля задрожала, и Айреникус прижал руку к животу, чтобы успокоить взбунтовавшиеся внутренности.
Он чувствовал и следил за чудовищем на его пути к Сулданесселлару, к Эллисим, на пути к собственному бессмертию Айреникуса. Джон Айреникус зарыдал.
Абдель ворвался в Тетирский лес в синей вспышке и просто рухнул на землю. Куски артефакта выскользнули у него из рук, и он даже не пытался их удержать или собрать заново.