Амензес заставил человека обернуться, их взгляды встретились, и маг, почти не напрягаясь, вытряхнул его сознание и влил в этого тупого вояку свое. Это была легкая победа. Человек даже опомниться не успел, как лишился своего тела.
Тело Чинора, на мгновение оставшееся без хозяина, даже не успело упасть на циновку. Амензес уже не раз проделывал такие трюки и знал, что понадобится какое-то время, чтобы ловко управлять чужими мышцами и ясно видеть чужими глазами.
Но это еще полбеды. Самым отвратительным для мага был запах «пленника». Вот и сейчас Амензес чуть не задохнулся от чудовищной вони, которую сам валузийский десятник, конечно же, никогда даже не замечал.
Маг сморщился, почувствовал жуткую смесь запахов грязи, пота, чеснока и невесть чего еще. Похоже, воин не мылся уже несколько лун. Маг судорожно сглотнул, но сдержаться все же не смог, и его стошнило на циновку.
Переведя дыхание, он заставил тело Чинора ьстать на ноги, затем поднял одну руку, другую, сжал пальцы в кулак и заметил, что на правой руке не хватает мизинца. Сделал шаг, другой. Эти шаги напоминали шаги ребенка, который учится ходить.
Амензес огляделся, то есть заставил повернуться голову Чинора направо, потом налево. Настороженно прислушался.
Из окна долетал шум далекого боя, за дверью слышалась какая-то возня.
Тело Чинора прислонилось к стене, и на губах десятника заиграла тонкая, едва заметная улыбка. Раньше он никогда так не улыбался.
Чтобы узнать все, что знал валузийский воин, магу понадобилось всего несколько ударов сердца. Чужая жизнь посыпалась на Амензеса, как ворох пестрых картинок.
Чинор был сыном земледельца. Его детство пахло навозом, землей и жнивьем. Брезгливо морщась, маг перелистал эти картинки за один миг. Быстро просмотрел юность. Перед мысленным взглядом Амензеса мелькнули колонны воинов марширующих по пыльным дорогам в закатную даль, хохочущие пьяные девки в душной и дымной полутьме шатров, степные ночи, костры, силуэты всадников, заслоняющие крупные, точно сливы, звезды…
Маг начал всматриваться в жизнь Чинора внимательнее и увидел ночную переправу через Таис, освещенный факелами подземный ход, демона в храме Сатха и Щит Хотата, горящий сапфировым светом в руках Рамдана…
Амензес узнал: верховный жрец убит, а Нутхес, его преемник, жив. Его и других жрецов валузийцы заперли в подвале храма.
Теперь маг знал все, что хотел знать. Он подошел к кристаллу, осторожно его взял, спрятал в складках плаща, подошел к двери, отодвинул задвижку и выглянул наружу.
Коридор был безлюден.
Тогда Амензес вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь. Он бывал здесь раньше и не нуждался в провожатых.
Глава двенадцатая
Наконец восемь воинов, сопровождавших наместника Тшепи, осторожно подняли носилки и понесли к выходу из храма. Кулл, раскрашенный золотой краской и наголо обритый, сидел неподвижно, стараясь принять вид если не угрожающий, то, по крайней мере, угрюмый. Наместник шел сзади, и атлант слышал, как он сказал негромко:
— Надеюсь, ваш демон стоит этих хлопот.
— Не беспокойся, господин, — заверил его Усирзес. — Демон обладает нечеловеческой силой и неуязвим для копья или стрелы. Его сможет остановить только сильный магический талисман. Такой, как Щит Хотата. Но валузийские колдуны сильно уступают магам Черного Логова и вряд ли быстро поймут, что к чему.
Носилки вынесли за ворота храма. Тяжелые створки, сделанные из железного дерева, придерживали валузийские воины, переодетые храмовыми стражниками.
Полуденное солнце жгло немилосердно и светило так ярко, что Кулл сморщился, оскалил клыки и зажмурился.
Ворота за его спиной медленно затворились. За ними остались Рамдан и три сотни воинов. Камелиец хотел сопровождать Кулла, но король слишком дорожил им, чтобы подвергнуть его опасности. Атланта сопровождали Усирзес с десятком переодетых воинов.
У носилок шли телохранители Кулла — два воина из отряда Алых Стражей, которые прятали под плащами короткие мечи и кинжалы. Наместнику Усирзес сказал, что эти двое разрушат пентаграмму и освободят демона.
Кхешийские воины, толпившиеся во дворе, старались подойти поближе, чтобы поглазеть на чудовище. Не поворачивая головы, атлант скосил глаза в одну, потом в другую сторону: на лицах воинов читались изумление и страх, никто не смеялся. Судя по всему, «демон» получился что надо.
Солнце скрылось за башней цитадели. Носилки остановились у ворот.
— За стеной — варвары, — сказал наместник Тшепи, обращаясь, по-видимому, к телохранителю Кулла. — Натрави на них демона. Постарайся сделать это быстро, иначе враги или сам демон ворвутся в цитадель, а вас убьют. Решетка будет открыта недолго. Ты все понял, жрец?
— Да, господин, — тихо ответил тот.
— Если замешкаетесь, я не стану вас ждать, — пообещал наместник.
— Да пребудет с тобой Великий Сатх.
Обойдя носилки, наместник еще раз взглянул на Кулла, но, увидев его стальные серые глаза, поспешно отвернулся. Затем он постоял немного, накрутил конец бороды на крючковатый палец, поцокал языком. Он почему-то медлил отдавать приказ, и ворота цитадели оставались закрытыми.
Кулл знал, что сейчас из окон храма за ними следит множество глаз. Уже натянуты луки, и стрелы положены на тетиву. Казалось, воздух от ожидания стал густым, а время остановилось…
Наместник кашлянул и сплюнул на землю.
— Открывайте ворота, — буркнул он и, задрав голову, крикнул: — Эй, на башне, уснули что ли?
Живо поднимайте решетку и опускайте мост!
— Этот жрец пойдет со мной, — сказал десятник, показывая на Нутхеса. — Приказ Кулла.
Воин пожал плечами и крикнул жрецу:
— Ты что, оглох? Иди сюда!
Нутхес поднялся и, распихав тесно сидевших жрецов, выбрался из загона, в котором прежде содержали рабов.
Воин запер загон, и все трое вышли из подвала на лестницу. Там на ступеньках, прислонив к стене боевой топор с щербатым лезвием, сидел второй воин.
— На допрос? — спросил он.
Десятник кивнул.
— Если бы Кулл не приказал взять вас живыми, всех бы вырезали! — Валузиец с ненавистью взглянул на Нутхеса. — Крысы! Бледные, точно мертвецы, ходят — ноги едва передвигают, драться по-честному не умеют, так и зовут на подмогу всякую мерзость! Тьфу, Энлил вас побери! — И он плюнул, целясь в и без того уже грязный плащ Нутхеса.
Десятник толкнул жреца и, когда Нутхес оглянулся, жестом показал: иди наверх.
На площадке второго этажа стояли четверо воинов. Они грызли сушеные фрукты и о чем-то негромко разговаривали. Ни десятник, ни пленный их не интересовали. Продолжая беседовать, они расступились и пропустили обоих.
Нутхес шел по лестнице не спеша, благо конвоир не подгонял, и смотрел под ноги. Он невероятно устал, а в загоне для рабов так и не сумел заснуть.
Голова болела, перед глазами все плыло, как в тумане, он ни на чем не мог сосредоточиться, но то, что жрец все-таки замечал, вызывало у него непонятную смутную тревогу.
Нутхес попытался взять себя в руки и осмыслить, что же заставляет его тревожиться. Через четыре ступеньки он понял: десятник. А вернее, его глаза. В глазах воина, который вел его куда-то, была отстраненная холодная мудрость. Такие глаза могли быть у жреца, мага, но никак не у воина.
Он хотел было обернуться и вновь взглянуть на валузийца, но решил, что лучше пока этого не делать.
Между тем они поднялись еще выше и свернули в узкий проход, который связывал два крыла храма. Одна стена здесь была глухая, а ту, что выходила ко рву с крокодилами, прорезал ряд полукруглых окон.
В проход с другой стороны быстрым шагом вошли десяток воинов и сотник, которые несли куда-то пять трупов, по виду явно кхешийцев. Пропуская воинов, Нутхес и его конвоир встали у стены.
Сотник прошел было мимо, но оглянулся и, сделав знак воинам следовать дальше, направился к десятнику.
— Тебя что, сменили? — спросил он.
— Да, — коротко ответил тот.
Сотник пристально посмотрел на него. Косой солнечный луч, падавший из окна, освещал старый шрам от стрелы на шее десятника, а на его правой руке не хватало мизинца. Сомневаться не приходилось: человек, который стоял перед сотником, — его давний друг Чинор.