Однако проклятый кристалл ничуть не изменился, а десятнику стало так скучно, что он готов был согласиться даже на то, чтобы из магического камня выползло чудовище. Тогда хоть подраться было бы с кем.
Чинор разочарованно вздохнул и снова отвернулся от камня. Сидя на полу, он смотрел в окно, видел только кусочек ярко-синего неба над Тшепи и вдруг подумал, что в других странах, где ему довелось побывать, небо голубое и похоже, особенно по утрам, на высокий купол, и только в этой поганой земле оно какое-то неправильное, ослепительно синее и плоское, как крышка сундука.
«А все оттого, что люди, которые здесь живут, поклоняются змею», — решил он.
Настроение у десятника совсем испортилось.
Между тем шум за окном становился все громче. Бой шел уже на улицах города, запахло гарью, а по небу протянулись полосы дыма, точно рукава огромных рубах.
Чтобы хоть немного развеяться, Чинор стал насвистывать боевой марш валузийской пехоты. Неожиданно ему показалось, что у него чешется лопатка, он почесал ее рукоятью кинжала, но зуд все не проходил. Чинор потянулся за кинжалом снова и тут понял, что ему ужасно хочется оглянуться, точно кто-то невидимый шептал ему в ухо: «Оглянись, оглянись, оглянись…»
Не видя смысла отказывать себе в таком простом желании, он обернулся.
Камень, лежавший на резной подставке, ожил и смотрел на него, словно большой человеческий глаз, вынутый из глазницы.
На мгновение Чинор опешил, потом подошел поближе и присел на корточки перед кристаллом.
И тут его словно ударили ладонью по лбу. Искры, брызнувшие из его глаз, рассыпались фонтаном и погасли во тьме.
Чинор чувствовал, что падает в какой-то бездонный и темный провал, и в тоже время понимал, что по-прежнему сидит на циновке в маленькой комнате в храме Сатха в Тшепи, склонившись над кристаллом. Его мысли вдруг остановились, а воздух, которым он дышал, стал густым и вязким…
…На циновке в комнате сидел человек в боевых доспехах. Его разум оказался примитивным, точно сознание мула. И упрям этот человек был, как животное, только его воля была бессильна перед магией Черного Логова.
Амензес заставил человека обернуться, их взгляды встретились, и маг, почти не напрягаясь, вытряхнул его сознание и влил в этого тупого вояку свое. Это была легкая победа. Человек даже опомниться не успел, как лишился своего тела.
Тело Чинора, на мгновение оставшееся без хозяина, даже не успело упасть на циновку. Амензес уже не раз проделывал такие трюки и знал, что понадобится какое-то время, чтобы ловко управлять чужими мышцами и ясно видеть чужими глазами.
Но это еще полбеды. Самым отвратительным для мага был запах «пленника». Вот и сейчас Амензес чуть не задохнулся от чудовищной вони, которую сам валузийский десятник, конечно же, никогда даже не замечал.
Маг сморщился, почувствовал жуткую смесь запахов грязи, пота, чеснока и невесть чего еще. Похоже, воин не мылся уже несколько лун. Маг судорожно сглотнул, но сдержаться все же не смог, и его стошнило на циновку.
Переведя дыхание, он заставил тело Чинора ьстать на ноги, затем поднял одну руку, другую, сжал пальцы в кулак и заметил, что на правой руке не хватает мизинца. Сделал шаг, другой. Эти шаги напоминали шаги ребенка, который учится ходить.
Амензес огляделся, то есть заставил повернуться голову Чинора направо, потом налево. Настороженно прислушался.
Из окна долетал шум далекого боя, за дверью слышалась какая-то возня.
Тело Чинора прислонилось к стене, и на губах десятника заиграла тонкая, едва заметная улыбка. Раньше он никогда так не улыбался.
Чтобы узнать все, что знал валузийский воин, магу понадобилось всего несколько ударов сердца. Чужая жизнь посыпалась на Амензеса, как ворох пестрых картинок.
Чинор был сыном земледельца. Его детство пахло навозом, землей и жнивьем. Брезгливо морщась, маг перелистал эти картинки за один миг. Быстро просмотрел юность. Перед мысленным взглядом Амензеса мелькнули колонны воинов марширующих по пыльным дорогам в закатную даль, хохочущие пьяные девки в душной и дымной полутьме шатров, степные ночи, костры, силуэты всадников, заслоняющие крупные, точно сливы, звезды…
Маг начал всматриваться в жизнь Чинора внимательнее и увидел ночную переправу через Таис, освещенный факелами подземный ход, демона в храме Сатха и Щит Хотата, горящий сапфировым светом в руках Рамдана…
Амензес узнал: верховный жрец убит, а Нутхес, его преемник, жив. Его и других жрецов валузийцы заперли в подвале храма.
Теперь маг знал все, что хотел знать. Он подошел к кристаллу, осторожно его взял, спрятал в складках плаща, подошел к двери, отодвинул задвижку и выглянул наружу.
Коридор был безлюден.
Тогда Амензес вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь. Он бывал здесь раньше и не нуждался в провожатых.
Глава двенадцатая
Наконец восемь воинов, сопровождавших наместника Тшепи, осторожно подняли носилки и понесли к выходу из храма. Кулл, раскрашенный золотой краской и наголо обритый, сидел неподвижно, стараясь принять вид если не угрожающий, то, по крайней мере, угрюмый. Наместник шел сзади, и атлант слышал, как он сказал негромко:
— Надеюсь, ваш демон стоит этих хлопот.
— Не беспокойся, господин, — заверил его Усирзес. — Демон обладает нечеловеческой силой и неуязвим для копья или стрелы. Его сможет остановить только сильный магический талисман. Такой, как Щит Хотата. Но валузийские колдуны сильно уступают магам Черного Логова и вряд ли быстро поймут, что к чему.
Носилки вынесли за ворота храма. Тяжелые створки, сделанные из железного дерева, придерживали валузийские воины, переодетые храмовыми стражниками.
Полуденное солнце жгло немилосердно и светило так ярко, что Кулл сморщился, оскалил клыки и зажмурился.
Ворота за его спиной медленно затворились. За ними остались Рамдан и три сотни воинов. Камелиец хотел сопровождать Кулла, но король слишком дорожил им, чтобы подвергнуть его опасности. Атланта сопровождали Усирзес с десятком переодетых воинов.
У носилок шли телохранители Кулла — два воина из отряда Алых Стражей, которые прятали под плащами короткие мечи и кинжалы. Наместнику Усирзес сказал, что эти двое разрушат пентаграмму и освободят демона.
Кхешийские воины, толпившиеся во дворе, старались подойти поближе, чтобы поглазеть на чудовище. Не поворачивая головы, атлант скосил глаза в одну, потом в другую сторону: на лицах воинов читались изумление и страх, никто не смеялся. Судя по всему, «демон» получился что надо.
Солнце скрылось за башней цитадели. Носилки остановились у ворот.
— За стеной — варвары, — сказал наместник Тшепи, обращаясь, по-видимому, к телохранителю Кулла. — Натрави на них демона. Постарайся сделать это быстро, иначе враги или сам демон ворвутся в цитадель, а вас убьют. Решетка будет открыта недолго. Ты все понял, жрец?
— Да, господин, — тихо ответил тот.
— Если замешкаетесь, я не стану вас ждать, — пообещал наместник.
— Да пребудет с тобой Великий Сатх.
Обойдя носилки, наместник еще раз взглянул на Кулла, но, увидев его стальные серые глаза, поспешно отвернулся. Затем он постоял немного, накрутил конец бороды на крючковатый палец, поцокал языком. Он почему-то медлил отдавать приказ, и ворота цитадели оставались закрытыми.
Кулл знал, что сейчас из окон храма за ними следит множество глаз. Уже натянуты луки, и стрелы положены на тетиву. Казалось, воздух от ожидания стал густым, а время остановилось…
Наместник кашлянул и сплюнул на землю.
— Открывайте ворота, — буркнул он и, задрав голову, крикнул: — Эй, на башне, уснули что ли?
Живо поднимайте решетку и опускайте мост!
— Этот жрец пойдет со мной, — сказал десятник, показывая на Нутхеса. — Приказ Кулла.
Воин пожал плечами и крикнул жрецу:
— Ты что, оглох? Иди сюда!
Нутхес поднялся и, распихав тесно сидевших жрецов, выбрался из загона, в котором прежде содержали рабов.