Удержать дерзкую грабительницу было еще тяжелее: она царапалась, кусалась и наносила обоим мужчинам совсем не женские, весьма чувствительные удары.
Приведенная под очи короля, она еще какое-то время продолжала отчаянно сопротивляться, но затем вдруг, взглянув на нахмурившегося правителя, гордо выпрямилась, сверкнув синими, как небо, глазами. Такого же цвета было небо над Атлантидой.
И, встретившись с ней взглядом, Кулл понял, что погиб.
Он приказал освободить пленницу, пригласил ее стать гостьей в его дворце. Она, нимало не смягченная неожиданной милостью, дерзко ответствовала, что удержать ее здесь — это все равно что пытаться поймать ветер И осталась во дворце на долгих полтора года.
— И все же, — заметил Кулл, посерьезнев, — мне горько думать, что ты можешь быть несчастлива со мной. Если вольные просторы манят тебя. Мне будет тяжело с тобой расстаться, но ради твоего счастья, Иссария»,,
Женщина покачала головой.
— Нет, мой король, я стала твоей пленницей добровольно и ныне не желаю для себя иной доли. Тем более, что — синие глаза сверкнули лукавством, — я еще не сдалась на милость победителя. Что бы ты ни говорил, а верхом я скачу не хуже тебя. А из арбалета стреляю лучше!
Кулл ничего не ответил, только едва заметно усмехнулся и снова отвернулся к реке.
Иссария закусила тубу и посмотрела по сторонам.
— Эй, Манорг! — крикнула она слуге с белыми, точно снег, волосами. — Спустись в каюту и принеси мой арбалет и стрелы.
— Слушаюсь, моя госпожа.
Отцы города пожаловали в цитадель на рассвете. Кулл еще досматривал пьяные сны, и седобородые кхешийцы смиренно дожидались его пробуждения.
С трудом превозмогая головную боль, Кулл вошел в зал и очень удивился, когда стоявшие перед ним старцы пали ниц. Король взял у слуги кубок с питьем, которое приготовил Рамдан, и сделал большой глоток. Голова не прояснилась, но звон в ушах пропал. Атлант заметно повеселел:
— Кто такие?
— Мы городские старшины Тшепи.
— Зачем пожаловали? — грозно нахмурился король.
Кхешийцы переглянулись и вытолкнули вперед тучного благообразного старца.
— Мы смиренно молим тебя о милости — увести армию из Тшепи и не грабить наш город, — начал он.
— Кто-то грабит ваш город? — Кулл сдвинул брови. — Назови виноватых, и их повесят. Надеюсь, это не мои воины.
— Нет, господин, — сразу нашелся старик. — Но по улицам разбежалось много рабов, которые и творят безобразия. Мы принесли с собой скромный дар. И молим тебя о защите от распоясавшихся сол… Извини, рабов.
Отцы Тшепи принесли четыре ларя, полные золотых кхешийских монет. Кулл поломался немного, только для приличия, и выторговал еще ларь серебра.
Затем валузийский владыка торжественно представил просителям нового наместника, с которым он оставлял три тысячи таваронской пехоты, призванной защищать жителей Тшепи от всяческих напастей.
Между тем погрузка на корабли затянулась. Воины, утомленные бурной ночью и дармовым вином, ползали по раскаленному пирсу, словно мухи по патоке.
Армия Кулла понесла ощутимые потери: на пристань не явились две тысячи человек. Из них большинство было ранено, убитых и дезертиров числилось не больше пятисот.
Куллу ничего не оставалось, как восполнить потери таваронцами. Теперь с Затулом отплывали всего пять тысяч человек, но он против этого особенно и не возражал, считая, что тылы должны охранять лучшие.
Однако в душе командир таваронской пехоты все же недоумевал, почему именно его сотни поредели больше всех, ведь и валузийские, и шемит-ские воины были ничуть не хуже. Правда, по этому поводу он не сказал ничего, ибо прекрасно знал: с Куллом спорить бесполезно.
Только в полдень флот, насчитывавший около трехсот судов, покинул Тшепи. Большую часть его составляли речные галеры, отнятые у противника.
Валузийская конница под командованием Кан-дия и конный отряд шемитов Энкеши сопровождали флот по берегу Таиса.
«Великий Хотат» на сей раз уступил место флагмана другому кораблю. В трюме галеры лежали драгоценности из храмовой сокровищницы и лари с выкупом за Тшепи. Кроме корабельной команды на борту «Хотата» разместились отряд Алых Стражей и два десятка грондарских лучников. Рамдан, валузийские маги и Усирзес тоже были здесь.
Усирзес с самого отплытия сидел на палубе, держа на коленях истлевший папирус и пытаясь прочесть древний текст. Рамдан же, напротив, ни разу не поднялся наверх. Он не выходил из каюты и просил без особой нужды его не беспокоить.
Одноглазый Мун быстро нашел, чем занять лучников: он поручил им наловить рыбы. Один Валка знает, откуда он раздобыл длинные удилища с тонкой бечевкой и железными крючками, но вскоре грондарцы так увлеклись, что стоявшие вдоль бортов садки начали быстро наполняться добычей.
Манорг принес из каюты арбалет и стрелы и остановился поодаль, ожидая новых приказаний.
— Брул! — крикнула Иссария. — Будь судьей на нашем состязании.
Брул, наблюдавший за рыбной ловлей, поспешил на корму.
— Мы поспорили, — объяснила ему Иссария. — Я говорю, что стреляю из арбалета лучше Кулла.
— Ясно, — кивнул Брул. — А во что моя госпожа желает стрелять?
— Не знаю… — Иссария, прищурившись, посмотрела на левый берег. — Вот! Те зеленые яблоки… В самый раз.
Кулл и Брул многозначительно переглянулись.
— По три выстрела, — сказал атлант.
— Вообще-то это не яблоки, — пояснил Брул, рассматривая стоявшее у самой воды дерево. — Это шамары. Они созреют только к сезону дождей, когда кончится осень.
— Манорг! Арбалет! — приказала Иссария. — Не надо заряжать, я сама.
Женщина поставила деревянное ложе на палубу и, сильно нажав на ворот, натянула тетиву.
— Болт!
Манорг протянул ей арбалетную стрелу, окрашенную в красный цвет.
— Смотри, Брул, — сказала Иссария. — Когда дерево будет точно против корабля, я собью стрелой одно из этих зеленых яблок, или как ты назвал эти дички?
— Шамары, моя госпожа, — с поклоном ответил Копьебой…
Иссария вложила болт в углубление, выточенное в деревянном ложе, и прижала приклад к плечу. Крупный рубин в ложе вспыхнул в солнечных лучах и на миг ослепил Кулла.
— Я стреляю, — предупредила она.
Красная стрела прожужжала в воздухе, и в то же мгновение плод разлетелся вдребезги.
— Поздравляю тебя, моя госпожа, — улыбнулся Брул. — С первого выстрела.
— Теперь ты, — повернулась Иссария к атланту.
Ее синие глаза смеялись.
Оглянувшись, Брул заметил, что Усирзес оторвался от папируса и с интересом наблюдает за происходящим.
— У тебя что-нибудь получилось? — спросил его Брул.
— Да, немного… — ответил Усирзес. — Мой король, извини, я хотел выразить восхищение меткостью твоей возлюбленной. Этот выстрел сделает честь любому стрелку.
— Спасибо, Усирзес. Только ты набрался мужества и признал это. — Иссария с вызовом посмотрела на атланта.
— Что ты там топчешься? Поднимайся на корму, — позвал Кулл.
Жрец подошел ближе:
— Таким оружием не пользуются в Кхешии.
— Он бьет намного дальше лука, — сказала Иссария.
— Это так, — кивнул Брул. — Только и гораздо медленнее. Пока ты, моя госпожа, перезаряжаешь арбалет, лучник успеет выпустить пять стрел подряд. Да и сделать хороший арбалет значительно труднее, чем лук.
Иссария пожала плечами.
Кулл, нажав на ворот, натянул тетиву.
— Болт, — приказал он коротко.
Манорг протянул королю красную арбалетную стрелу.
Кулл вложил ее в выточенный в ложе паз и стал ждать, когда корабль проплывет мимо следующего дерева с плодами шамары.
— Из какой страны это оружие? — поинтересовался Усирзес.
— Из той же, что и этот юноша, — ответил Брул. — Его зовут Маноргом, как и командира грондарцев.
Манорг поклонился жрецу. Его длинные белые волосы рассыпались и закрыли лицо.
— Они оба с севера, — продолжил Брул. — Для вас, кхешийцев, это край мира. В его стране арбалетом пользуются наравне с луком. Манорг — хороший стрелок…