— Я никому никогда не доверял, — очень громко прохрипел Пётр Степанович и откинулся на спинку кресла, продолжая крепко сжимать мою ладонь. — Поэтому и дожил до этого дня. А все мои кореша уже там, — он мотнул головой, чтобы я не сомневался, где это — «там». — Но я к ним не хочу! Поэтому вынужден первый раз довериться. Тебе.
Он помолчал, видимо отдыхая, а я задумался. Видимо, нужно было ценить оказанное доверие. К сожалению, не получалось. Очень хотелось, чтобы меня оставили в покое и отпустили домой. Ощущение, прямо как в детстве, перед контрольной по математике: желудок пульсирует, а сердце норовит добраться до пяток.
— Этой шалаве — своей жене, я не доверяю ни на грош. Но она — умная стерва и может пригодиться. Бойцы, да, хорошо, что они есть. Но бойцы — мясо, а ты сам видел, что бывает с мясом. Он, — кивок на Хробанова, — большой умник, держись его, и он поможет. А ты, — на мёртвой физиономии трещиной побежала ухмылка. — Ты — фартовый, ты сможешь меня спасти. Спасёшь?
В его голосе, почти что неживом, внезапно прорезалась такая жажда жизни, что я даже ошалел. Что я мог ему сказать или пообещать? Жизни моей жены и дочери находились в этих костлявых лапках. А жизнь дохляка, возможно в моих. Пат, короче.
— А что мне ещё остаётся? — я пожал плечами и поёжился, услыхав странные кудахтающие звуки.
Утюг смеялся. На его серой личине впервые, за весь разговор, проявилась некая слабина, точно начала таять глиняная маска.
— Я же тебе говорил, — хрюкнул он в сторону Хробанова. — Знаю я таких говнюков. Лишь бы его фарта хватило на нас обоих…А там поглядим. Ну всё, я устал. Уё-вайте. И удачи.
Его глаза закрылись, и я ощутил такое облегчение, словно с плеч сняли тяжеленный мешок. А, впрочем, нет. Словно последние несколько минут приходилось идти навстречу ураганному ветру. И вот он стих.
Хробанов, едва не на цыпочках, отошёл от хозяина и показал мне направлении, в котором я должен был «уё-вать». Так я и сделал. Очень быстро.
Сладкая парочка, стоявшая в коридоре, посмотрела на меня так, словно я спёр у них мешок картошки в самый голодный год, после чего употребил в одно рыло на их же глазах. Одному Самойлову всё было глубоко пофигу. Он продолжал общаться с потусторонним миром, посылая его обитателей на всякие интимные органы.
— Идём, — скомандовал Хробанов, сморщив физиономию. — Времени у нас куда меньше, чем я рассчитывал. Единственная надежда на то, что ТАМ оно движется быстрее. Если никто ничего не напутал.
Косой взгляд на меня. Косой взгляд, с другой стороны. Окривеете, блин!
Мы вышли в холл и нос к носу столкнулись с Фёдором — сыном Утюга. Рослый парень двадцати лет, почти не испорченный жизнью папаши. Диана приходилась ему уже третьей мачехой. Впрочем, с предыдущими двумя он был знаком весьма опосредованно, ибо отец давным-давно отослал сынулю в заокеанское буржуинство, откуда тот почти не приезжал.
Диана, увидев его, приобрела вид независимый донельзя и прошмыгнула мимо, позабыв про приветствие. Паша изобразил на деревянной морде улыбчивую гримасу и протянул руку, каковую Фёдор успешно проигнорировал. По какой-то, неведомой мне причине, он весьма недолюбливал именно этого дуболома, выделяя особым образом из числа всех охранников. Хм, может он ему на ногу наступил?
Самойлов похлопал парня по плечу, пробормотав что-то типа: «Ёп-та, ёп-тыть, ёпа-птыть». Впрочем, оба остались довольны. С Хробановым Фёдор обменялся крепким рукопожатием и о чём-то негромко побеседовал. Я уловил только: «Отец», «Дни», «Скоро» и «Возможно». Осле столь содержательной беседы они разошлись, и Сергей Николаевич погнал стадо дальше.
— А вот и наш спаситель! — протянул Фёдор, уставившись на меня.
— Можно называть скромнее, — потупив взор, сказал я. — Избранный, вполне подойдёт.
Мы пожали руки, и Фёдор отвёл меня в сторону, чтобы никто из посторонних не подслушал. Мы спрятались за огромной, в рост человека, вазой, украшенной длинными, точно крылатые таксы, драконами.
— Дело — дрянь, — почти спокойно заметил Фёдор. — Думаю, батя начал паниковать. Вся эта история с твоей семьёй смотрится не очень хорошо.
— Мягко сказано, — проворчал я. — Такое ощущение, будто я вылез из бочки с говном, чтобы меня немедленно сунули в цистерну с тем же самым. Ничего не можешь сделать?
Лицо Фёдора обмякло, и он сделался похожим на старика.
— Чёрт, прости, — виновато сказал он. — Я, когда услышал про поход, сказал бате, что пойду с вами. Он сразу приставил ко мне пару своих дуболомов и приказал им связать меня, если я сделаю хоть шаг в сторону. Кроме того, он перестал со мной разговаривать. Так что, сам понимаешь…