— Да, это главенствующие существа, и у них есть слуги, а у их слуг, в свою очередь, тоже есть слуги, — сказала Адриана. — Самую плотную материальную оболочку имеют те, что стоят на низшей ступени иерархии. Например, одни мои слуги могут производить определенные манипуляции с субстанцией воды, другие — с субстанцией света. Третьи выступают связующим звеном между двумя или тремя субстанциями, на которые я им укажу. Но высшие существа, назовем их серафимами, если хотите, являют собой абсолютный дух. Они не могут контактировать с нами, так же как и мы с ними, только разве что в мире абсолютного духа.
— Материальная оболочка истощается по мере приближения к Богу, — резюмировал отец Кастильо. — Но и серафимы могут контактировать с нами через своих слуг, наиболее приближенных к земному миру.
— Да, таков порядок вещей, существующий испокон веков. Но с развитием науки он стал меняться. Например, keres, новые творения. По большому счету malakim оставались равнодушными к миру людей, пока своими научными исследованиями люди не начали нарушать покой мира, в котором они обитают. И тогда они предприняли ответные действия в отношении ученых, одним они предлагали свои услуги, других они убивали, например, эта участь постигла мудреца и мистика, которого египтяне называли Тотом, а мы Гермесом.
— А зачем они предлагают свои услуги?
— Имея в услужении всесильных джиннов, способных исполнить любую прихоть, зачем продолжать трудные и подчас бесплодные научные исследования? Достаточно смены одного поколения, и человечество забудет о том, что такое наука, восторжествует магия, и тогда malakim могут вновь вернуться в сферы своего обитания, оставив на земле лишь одних круглых идиотов.
Отец Кастильо взволнованно покачал головой.
— Это многое объясняет, — сказал он. — Даже, например, смысл ритуалов Китая или язычников становится более понятным. Стоит отказаться от услуг джиннов и просить Бога о милости.
— Верно.
Отец Кастильо посмотрел на Эмили:
— Но мы отвлеклись от вашей темы. Если у нас есть представление об иерархии malakim, почему же не принять это как данность?
— Они очень разнообразны в пределах одного уровня. И мы нашли способ! Один из наших коллег, мсье Ломоносов, предложил рабочую гипотезу. По его мнению, материи в мире не существует. Сам Ньютон пришел к такому выводу, но не решился о нем заявить публично.
— Церковь учит, что материя и дух разделены, — сказал отец Кастильо. — Как же может быть, что материи не существует?
— Все есть духовная субстанция. Или, правильнее сказать, сродство — притяжение и отталкивание. Это похоже на гравитацию, которая не является материей или магнетизмом.
— Но гравитация и магнетизм созданы посредством материи. Гравитация из атомов, магнетизм порожден железом.
— Ломоносов так не думает. Он считает, что существуют разные виды средств, одни из них совершенны, или, если хотите, максимально приближены к Богу, другие менее совершенны. Первые не ослабевают в зависимости от расстояния. Занимающие срединное положение, такие, как гравитация, ослабевают пропорционально расстоянию от источника. И поскольку сродства — явления духа, существующие на разных уровнях, то одно может переходить в другое, и все они взаимосвязаны.
— У меня от всего этого голова идет кругом, — признался отец Кастильо.
— Хорошо, возьмем для примера музыку. Представьте себе гамму. Все ноты разные, каждая имеет свое звучание, но, натягивая или ослабляя струну, можно извлечь любую ноту.
— То есть если мы «сожмем» материю, то получим гравитацию? Или святой дух?
— Примерно так.
— И ваши malakim, те, что ближе всех стоят к человеку, самые несовершенные и самые материальные. А серафимы, как самые могущественные и приближенные к Богу, находятся от человека дальше всех. Но разве может в таком случае malakus нижних сфер стать серафимом и наоборот? — Голос отца Кастильо звучал скептически.
— Люди материальны и несовершенны, — сказала Адриана. — Но разве нас нельзя научить, чтобы мы стали духовными и совершенными?
— Мне нужно более глубоко погрузиться в эту тему, — сказал отец Кастильо. — Нужно подольше с вами побеседовать. Выводы… они были подтверждены экспериментально?
— К выводам мы пришли в результате логических рассуждений и некоторых экспериментов. Нам нужно разработать действенные тесты; мсье Ломоносов как раз этим сейчас и занимается.
— Ну, теперь я совсем запутался. Какое отношение все это имеет к классификации malakim?
— Каждый из них являет собой особую систему сходств, каждый уникален, как неповторимы линии на человеческих ладонях. Используя определенные инструменты, мы сможем наблюдать за системами сходств. Более слабые и менее совершенные malakim имеют более простые системы сродств, и деятельность их узкоспециализированна, по сравнению с их более высокими повелителями. Нам стало известно, что malakim более высокого ранга творят своих слуг из собственной субстанции, то есть не путем естественного воспроизводства, а путем отделения от себя части, после чего они производят, если говорить человеческим языком, настройку — «высоты тона» этой отделившейся части.
— Вот это то, что мы знаем о malakim, — подытожила Адриана. — Думаю, ребята, вы достигли определенного прогресса.
— Да, прогресс есть. Как человеческий ребенок похож на своих родителей, так и множества, сотворенные из одного malakus, очень похожи друг на друга. По типу сродств можно определить линию родства. И наши расчеты, мадемуазель, построенные в основном на ваших научных изысканиях, привели к интересной мысли.
— Какой же?
— Во всем мире malakim, мадемуазель, существуют только два истинных родоначальника. Все остальные — их потомки.
7
Бой на Алтамахе
К полудню солнце едва коснулось вяло текущих вод великой реки Алтамахи. Но здесь, где река сужалась настолько, что росшие по обоим берегам дубы сплетались ветками, а испанский мох свисал, подобно сталактитам, с потолка пещеры, оставалось по-прежнему сумеречно. Солнце ярким светом озаряло просторы земли, а здесь темные воды текли медленно и спокойно. Крупный баклан сидел на ветке дуба, прилетела, хлопая тяжелыми крыльями, большая синяя цапля и опустилась в воду.
Оглторп посмотрел на Томочичи, старого вождя ямакро. Несмотря на преклонный возраст, его облик впечатлял: мускулистую грудь украшала татуировка в виде черных крыльев, мочки ушей оттягивали экзотические украшения. Умное, в красно-черной раскраске лицо выражало беспокойство, которого Оглторп почти никогда на нем не видел. Томочичи, не отрывая взгляда, смотрел на воду.
— Что-то не так, дружище?
— На дне что-то лежит. Змеи, которые некогда были людьми. Бледнолицые каннибалы. Мир, который мы не можем видеть, не должны видеть.
— Но это не то, с чем нам предстоит драться? Томочичи посмотрел ему прямо в глаза, — так индейцы делали только в том случае, когда выражали свое недоверие или хотели придать особое значение словам.
— Именно с этим нам предстоит драться, — тихо сказал он.
Внутри у Оглторпа похолодело.
По воде пробежала рябь, и лес ожил. Ямакро, ючи, мароны, словно тени, показались из-за кустов и деревьев и снова исчезли. Оглторп не отрывал взгляда от поплавков — плававших на поверхности воды кусочков сухого дерева, привязанных веревками к опущенным на дно грузилам.
В следующее мгновение под водой исчез сначала один поплавок, затем другой. На поверхности появилась едва различимая «V».
— Такие огромные рыбины могут проглотить не одного человека, — пробормотал Томочичи. — Пантеры с хвостами гремучей змеи.
Сердце у Оглторпа бешено колотилось.
«Не торопись, — умолял он самого себя. — Подожди еще чуть-чуть».