И она готова была умереть. Как во сне, Адриана увидела Креси и Эркюля, они что-то кричали ей. Да, конечно, она должна спасти их, если у нее получится, если это возможно. Собрав остатки сил, усилием воли она удерживала в шарах двух malakim, пытавшихся освободиться из своего заключения.
Корабль вновь затрясло, и казалось, железный зажим сдавил ей плечо. Она вдруг поняла, что болтается в воздухе, над ней возникло крайне напряженное лицо Креси.
— Приди в себя, — выдохнула Креси. — Я держу…
Конечно же, два шара не могли удержать корабль в воздухе. Внизу — огромная река, за ней тростниковые заросли… и все это с каждым мгновением становится ближе. Креси рванула ее за руку, Адриана закричала от боли и окончательно потеряла контроль над malakim. И вдруг она почувствовала себя невесомой, откуда-то издалека донесся отчаянный крик Креси. В мире все раскололось: корабль, ее собственные кости, сам воздух…
Красные Мокасины, собираясь с силами, прислонился к дереву и наблюдал, как стихала битва. Над рекой неслись победные крики, слышались отдельные хлопки выстрелов. Красные Мокасины с трудом вытащил трубку и кисет с Древним Табаком, один из оставшихся детей Тени высек огонь и помог раскурить трубку. Красные Мокасины смотрел на свои трясущиеся руки, и они казались ему чужими.
— Ты в порядке? — спросила его Горе.
— Нет, я не в порядке. Я… — Он попытался встать, но усталость и боль были невыносимы. Все было невыносимо. — Убей меня, — простонал он. — Убей меня прямо сейчас, пока я вновь не стал сильным. — По его щекам текли слезы, трубка выпала из трясущихся пальцев, он завалился на бок и остался лежать на земле, уткнувшись коленями в подбородок. — Убей меня, — всхлипывал он.
Но Горе не убила его. Она села на землю, положила его голову себе на колени и гладила ее.
— Твое сердце вернулось к тебе? — спросила она.
— Да, — с трудом выдохнул Красные Мокасины. — Но оно снова может уйти… убей меня.
— Нет, я буду охранять тебя и с сердцем, и без него.
Прошло какое-то время, и Красные Мокасины услышал шаги приближавшихся воинов.
— Помоги мне подняться, — попросил он. — Прислони меня к дереву. Я не хочу, чтобы они видели меня таким беспомощным.
Кое-как Горе усадила его, и в следующее мгновение на тропе показался Минко Чито.
— Победа, — сообщил вождь. — Столб для скальпов будет увешан снизу доверху.
— Кажется, победа, — произнес Красные Мокасины, едва выговаривая слова и чувствуя их бессмысленность.
— Вкусом и запахом победы наполнен сам воздух.
Красные Мокасины покачал головой:
— Нет, это не победа. Мы только потрепали первые ряды этой несметной армии. А сколько наших воинов погибло?
— Пока не знаю. — Лицо Минко Чито сделалось серьезным. — Но врагов погибло значительно больше. И разве это не победа? Нас было мало, но мы атаковали армию, превосходившую нас числом, и нанесли этой армии большой урон.
— Я потерпел поражение, а это значит, что мы все потерпели поражение. Ты знаешь, что они сделают теперь? Соберут уцелевшие пушки, установят их на том берегу и начнут стрелять, пока не выжгут весь лес и не уничтожат все живое, и возведут тем временем мост. Мы удивили их и заставили отступить, больше такой возможности у нас не будет.
— Солнечный Мальчик уцелел?
— Да, я переоценил свои силы.
Это было сказано тихо, и это было правдой. Минко Чито пожал плечами:
— Мы один раз не дали им переправиться, не дадим и во второй.
— Не получится. Они убьют нас всех. Нам удалось лишь задержать их на несколько дней.
— И что же нам теперь делать? Расходиться по домам?
— Нет. Лучшее, что мы можем сделать — это заставить их повернуть туда, куда мы хотим.
— И куда же?
— На Нью-Пэрис.
Минко Чито посмотрел на Красные Мокасины с нескрываемым удивлением:
— Пусть убивают французов вместо чокто?
— Нет, там у нас будет последний шанс разбить эту армию.
Вождь задумался.
— Всю армию туда не повернешь.
— Знаю, но это единственное, что мы можем сделать.
Они обернулись на шорох мокасин, ступавших по мягкому лесному ковру. К ним подошел Чула.
— Один из небесных кораблей упал на этом берегу, — возбужденно сообщил он. — Там есть живые.
— Тот неизвестный паук, — пробормотал Красные Мокасины.
Минко Чито и Чула удивленно посмотрели на него.
— Пойдемте, посмотрим на них, — сказал Красные Мокасины, с трудом поднимаясь и опираясь на Горе.
Адриана ощутила привкус крови во рту и попыталась понять, что бы это значило. Ей также хотелось знать, что за странные звуки слышатся со всех сторон. Было темно, она вся промокла, но холода не чувствовала, хотя ее била дрожь.
Она не могла вспомнить, что произошло. Так бывает, когда в панике очнешься от ночного кошмара и не можешь понять, где находишься, и медленно приходит осознание, что ты в своей комнате, а кошмар — всего лишь страшные игры спящего разума.
На этот раз Адриана чувствовала, что она не в своей комнате, напротив, в каком-то незнакомом месте.
Она потребовала осветить мрак.
Но свет не появился.
Она призвала своих джиннов. Но ни один не откликнулся на ее зов.
Должно быть, она уснула, потому что не видела, как свет приближался, он возник вдруг, в нескольких футах от нее. И в ореоле света появилось знакомое лицо.
— Вероника?
— Бог мой, Адриана! — Креси упала на колени прямо в грязь, в которой лежала Адриана, и припала к ее груди. Она рыдала. — Прости! — сквозь слезы молила она. — Я упустила тебя. Упустила, как когда-то Нико. Я всегда предаю тебя, когда… — Она отпрянула, услышав стон Адрианы, и крикнула: — Эркюль! Я нашла ее! Она жива. — Она посмотрела на Адриану, в ее глазах блестели слезы. — Жива, — тихо и нежно произнесла Креси.
— Слава богу! — донесся откуда-то из темноты голос Эркюля.
— Где мы, Вероника? И моя нога…
— Что с ногой?
Креси повернулась и потянула подол платья Адрианы. Оно за что-то зацепилось, возможно, за ветку, и немного порвалось. Обнажилась нога, мало похожая на ногу, неестественно вывернутая, залитая кровью, из нее торчала какая-то окровавленная трубка, за нее-то и зацепился подол.
— О господи, — пробормотала Креси. — Боже мой!
Из темноты показалось лицо Эркюля. Вид ноги не вдохновил его обращаться к Богу.
— О, черт! — воскликнул он.
— Она потеряла много крови! Адриана, ты слышишь меня?
— Слышу, Вероника. Где мы?
И тут она все вспомнила. Она видела Нико, а затем их корабль упал. Она закрыла глаза.
— Положи ей что-нибудь в рот, — велел Эркюль. — Только быстро, а то она язык себе откусит.
Пальцы осторожно раздвинули челюсти и вложили что-то между зубов. Адриана хотела посмотреть, что это такое, но ей даже глаза открыть было трудно.
Затем она услышала скрежет, и ее пронзила острая боль, утонченная, почти сладострастная, от которой содрогнулось все ее тело. Крик вырвался из груди и стоном застрял в том, что ей заснули в рот.
— Эй, ты! — крикнул кому-то Эркюль. — Бренди, неси быстрей бренди.
Но в ответ просвистела пуля. Адриана услышала выстрел — странный, глухой звук. Она заставила себя открыть глаза, но их застилали слезы, потребовалось несколько раз моргнуть, чтобы вернуть способность видеть. Тем временем прозвучало еще два выстрела.
Первой она увидела Креси, у нее в руке дымился пистолет. Эркюль неуклюже лежал в грязи, обхватив себя руками.
Креси бросила пистолет и выхватила клинок.
— Оливер! — сердито рыкнула Креси.
Адриана заставила себя повернуть голову. Облокотившись о поваленные деревья, широко улыбаясь, стоял человек, который напал на них в Санкт-Петербурге. На нем была форма легкой кавалерии, подчинявшейся Эркюлю.
— Иди сюда, Креси, — позвал Оливер.
— Как? Как ты здесь оказался?! — выкрикнула Креси.
Оливер засмеялся: