— Разве, уничтожив Вселенную, мы сохраним свои жизни? Ты широко мыслишь, Василиса.
Красные Мокасины поднял руки и вмешался в их полемику:
— Если все пути ведут к смерти, почему же не выбрать тот, который вместе с нами уничтожит и наших врагов?
— Это спорный вопрос, мы ведь сейчас говорим не о настройке гармонии, например, между эфирографами разной тональности, — сказал Франклин.
Красные Мокасины и Василиса переглянулись, словно обменялись какими-то мыслями, и озвучил эти мысли Красные Мокасины.
— У нас уже есть такой прибор, — сказал он. — Вопрос только в том, как его использовать.
— Что это за прибор?
— Тот же самый, что создает машины тьмы, — сказала Василиса. — Солнечный Мальчик.
Франклин перевел взгляд с одной на другого. Похоже, оба были искренни. Но Василисе нельзя доверять. А что касается Красных Мокасин, так к нему даже Таг относится настороженно. Но они могут достичь цели, если самый безумный поступок остается единственной надеждой. Франклин вздохнул и неохотно сказал:
— Расскажите подробнее.
Василиса посмотрела куда-то за его спину и сказала:
— Бенджамин, к тебе посетитель.
Он обернулся и увидел стоявшую в дверях Ленку.
— Я рад, что ты, наконец, пришла, — сказал он, когда они вышли в заросший сорняками ботанический сад. — Хотя обстановка сейчас очень напряженная.
— И у тебя не найдется времени, чтобы поговорить со мной?
Ленка успела сменить костюм аппалачи на платье из синего атласа и была в нем необыкновенно красива, на мгновение она вернула Франклина в то время, когда они только познакомились. Он вспомнил ее тело, такое мягкое и гибкое в его руках, ее лицо, приближавшееся к его лицу для поцелуя, ее спящую утром, когда сползшие простыни обнажали столь соблазнительные формы, что и Пигмалиону трудно было бы вообразить и еще труднее изваять.
— Ленка, конечно, найдется, но только совсем немного: столько важных вопросов, и все они требуют безотлагательного решения.
— Более важных, чем я? В этом и есть правда, не так ли? Я не дура, Бенджамин Франклин. Я понимаю, что поставлено на карту, несмотря на то, что ты все скрывал от меня.
— Я ничего не скрывал… да и не мог. Ты все это время избегала меня и не разговаривала со мной, хотя я искал тебя.
— Я думала.
— О чем?
— О том, как мы познакомились, как влюбились друг в друга, или только думали, что влюбились.
— Ленка, конечно, мы любили друг друга! — раздраженно воскликнул Франклин.
— А когда ты меня разлюбил?
— Никогда, я и сейчас тебя люблю.
Ленка поджала губы:
— Тогда остается выяснить, что такое любовь. Раньше мне казалось, я знаю, а теперь вижу, что нет.
Франклин устало закрыл глаза:
— Ленка, сейчас я прошу тебя об одном: поверь мне, я люблю тебя. Придет время, и я компенсирую свое плохое к тебе отношение. Но сейчас, в такой момент…
— Когда же придет это время? В твоем распоряжении было десять лет. И что хорошего было за эти десять лет? Когда я сказала, что ты все скрываешь от меня, я имела в виду, и ты знаешь это, не только последние дни. Ты утверждаешь, что ценишь меня за мой ум, и, тем не менее, никогда не ведешь со мной разговоры на научные темы, не говоришь со мной о чем-то действительно важном. Я исполняю роль твоей жены в постели, в обществе, я живу с тобой в стране, далекой от моей родины, где говорят на странном для меня языке. У нас нет детей, может быть, они дали бы моему сердцу покой, в крайнем случае, было бы кому со мной поговорить. Но нет, Бог даже этого счастья мне не дал… — Ленка расплакалась, прикрыв лицо рукой.
— Ты не справедлива ко мне, — сипло произнес Франклин. — Ты никогда не говорила мне о том, что ты чувствуешь.
— Я только и делала, что говорила об этом, и словами, и взглядами, и намеками, и будь ты хорошим мужем, ты бы заметил. Ты что думаешь, я должна была тебя умолять, как ребенку, разъяснять элементарное?
— Но ведь сейчас же ты это делаешь.
— Да, — согласилась Ленка, вытирая глаза. — И все потому, что считаю, сейчас слишком поздно что-либо менять в наших отношениях.
— Нет, Ленка, я люблю тебя. Пожалуйста, давай встретимся сегодня вечером, когда мастера…
— Нет, Бенджамин, у меня тоже есть обязанности, которые нужно исполнять. В такое время каждый должен что-то делать, и я нашла свое дело.
— Быть любовницей Вольтера — это и есть твое дело?
Ленка удивленно заморгала:
— Ты говоришь пошлости, это так мерзко. Мерзко! — С этими словами она развернулась и пошла прочь.
Следовало бы догнать ее. Но зачем человеку жена, если мир на грани катастрофы?
Он мог соединять части целого. В этом он был мастер. Он знал, делать это нужно очень хорошо…
Франклин вернулся к оставленным им мыслителям, тут же включился в обсуждение и старался не слушать слабый голос, твердивший, что это был его последний шанс, и он его упустил, и что некоторые вещи никогда не могут быть соединены, каким бы умелым ни был мастер.
Адриана, когда вошла Креси, отвернулась к стене.
— А, все еще страдаешь от жалости к себе самой, понимаю.
— Зачем ты пришла, Вероника?
— Повидаться с тобой.
— Странно, я думала — подвергнуть меня наказанию.
— Нет, у тебя есть все основания испытывать к себе жалость, — сказала Креси. — И я тебе не завидую. — И затем мягче: — Я скорблю по Эркюлю. По-своему, я его тоже любила.
— И ты ревновала.
— Да, но только как сестра. Я не желала ему зла. Когда я найду Оливера, я убью его.
Адриана повернулась к ней лицом:
— Думаю, это он тебя убьет.
— Спасибо за откровенность, но что ты думаешь, не имеет в этом деле никакого значения. Оливер мертвый человек. И не за тебя я хочу ему отомстить.
— Эркюль не нуждается в отмщении. Он выше этого.
— Это ты так считаешь, а я с тобой не согласна. Более того, Оливеру кроме Эркюля есть еще за что ответить. Ирина… но, кажется, ты забыла о ней. — Креси сделала паузу. — Я кое-кого привела к тебе.
— Я никого не хочу видеть.
— Это не важно, я сейчас вернусь.
У Адрианы затрясся подбородок, когда вернулась Креси, — она вела детей Эркюля.
— Это, дети, ваша тетя Адриана. Ты же помнишь, Адриана, маленького Стефана и Ивонну?
— Помню. Здравствуйте, дети.
— Здравствуйте, тетя, — сказал мальчик.
Девочка молчала, вцепившись в камзол Креси.
— Ваш папа уехал далеко и просил тетю Адриану позаботиться о вас, — сказала Креси.
— Вероника…
— И она ему обещала, что будет заботиться о вас, как ваша мама.
— А где мама? — спросила девочка.
— Дурочка! Она умерла, как и папа, — сердито ответил Стефан.
Адриана задрожала всем телом.
— Это подло, Вероника, — едва выговорила она.
— Разумеется. Дети, я вас ненадолго оставлю с тетей Адрианой. Вы будете хорошо себя вести?
— Да, мадемуазель, — ответил мальчик.
— Вероника, не оставляй меня с…
Но Креси успела захлопнуть за собой дверь. Дети стояли у постели Адрианы, девочка готова была вот-вот расплакаться.
— Идите сюда, — вздохнула Адриана. — Садитесь и расскажите мне, что вы думаете об индейцах.
— Я думаю, что они очень смелые, — сказал Стефан. — Когда вырасту, я стану индейцем.
— Что ж, вполне возможно.
— И я тоже буду индейцем, — сказала Ивонна.
— Глупость какая, — сказал Стефан. — Индейцами могут быть только мужчины.
— И солдатами могут быть только мужчины, а тетя Никки — солдат, — ответила девочка.
— Все верно, — сказала Адриана, — среди индейцев есть и мужчины, и женщины.
Глаза Стефана удивленно расширились, словно он впервые узнал об этом.
— Ну, наверное, — пожал он плечами.
Возникла пауза, и Адриана не знала, что сказать. После похищения Нико она избегала детей, их присутствие причиняло ей боль.
Стефан нарушил молчание, топнув ногой, он заявил:
— Не надо о нас заботиться. Я сам буду заботиться.