На горизонте вспыхнула молния, электрической волной разрезая угольные тучи, вырывая из сумерек очертания труб крематория. Как назло полило сильнее, лужи под ногами разрастались на глазах и стали пузыриться. За что жизнь ее так ненавидит? Или очень горячо любит и потому так неистово трахает.
Она шла по опустевшему городу под стук капель о покатую черепицу и визг несмазанных колес тележки, проходила длинной тенью под эгидой редких фонарей и шелест опалых листьев. Еще ее пугал скрип цепей удерживающих вывески бакалейщиков, писарей и торгашей на их лавках. Но она старалась на зацикливаться на этом и продолжила путь к крематорию, туго намотав на тонкое запястье красные поводья. Лошадь покорно шла следом. Джин показалось, заведи она ее в болото или волчье логово, она бы и там с меланхоличным равнодушием встретила свою смерть.
Было в тоскливых слезящихся глазах Лукреции что-то такое, бередящее старые раны в низинах воспоминаний. На Джин накатило позабытое чувство одиночества — то был ее давний друг детства, она знала его подольше многих. Подольше Фрид.
Вся эта морось пронизывающая прохладный воздух, эта бледная дымка срывающаяся с губ при дыхании. Все это навевало воспоминание, когда она топталась у порога собственного дома, не понимая, за что ее выставили на мороз. Будучи маленькой девочкой, она стояла у подоконника, едва доставала до окна, приподнималась на цыпочках, смотрела на своих родителей и не понимала, почему мама больше не плачет. Почему ее голос больше не дрожит, а окровавленные кулаки отца опустились в бессильной ярости. С того дня она не слышала мамин голос, не слышала колыбельных на ночь. Не видела ее лица. Только накрытое саванном тело.
Она повернула голову на настил повозки, где лежал покойный король. Да, было в этом что-то печально знакомое.
Даже в post mortem все складывается не так, как мы того желали — сказал ей министр-заика перед уходом.
— Так, Джин, хватит негатива, — она не выпуская узды из ладони, хлопнула себя по щеке, — где твое жизнелюбие?
Действительно, куда же оно подевалось? Может, стоит объявление подать, назначит награду, вдруг кто видел.
Впрочем, был во всем этом кошмаре один позитивный момент. Момент, который в теории не только зарисует грязные страницы прошлого, но и нарисует яркими красками строки будущего! Да, это то самое, единственное, что согревало ее. Длинное и продолговатое, такое гладкое, такое дорогое и желанное Такое опасное и восхитительное одновременно.
Она прижала трофейный кинжал к поясу, и расплылась в мечтательной улыбке, представляя, как они с Фрид отстроят собственную фазенду. Будут выращивать виноград, делать вино и все в таком духе. Чем еще богатые там занимаются?
Как же этот кинжал возбуждал! Чего не скажешь о его владельце. Бальдер «Освободитель» Стром, нынче мог перепугать до икоты самую неприхотливую дамочку. С другой стороны, у слепых теперь реально был шанс урвать себе солидный куш.
Так почему бы собственно не воспользоваться Его Величеством? Ах да, он же мертв.
Ворчание грома раздалось с востока, а стрела молнии разливаясь лозой и ударила в далекие чертоги леса, походящий на зловещие костяные руки, что тянутся к ее шее. Джин мотнула головой, сгоняя наваждение.
Осень коварна — днем она лукавая нимфетка при свете солнца, а ночью ужасная старуха посреди кладбища, которая тычет в тебя крючковатым пальцем и хрипит: Ты следующий!
Но ты не следующий — много чести. А Джин вообще очередь на тот свет занимать не торопилась, ее и так все устраивало.
Впереди показался Арканов мост. Этот мост славился в первую очередь тем, что романтичные особы обожали делать на нем предложение своим дамам сердца. Только вооруженные гвардейцы с гербом Стромов (серебряное солнце) на доспехах, идущие ей на встречу, шли явно не с этой целью.
— Проклятье, — тихо выругалась Джин и мысленно стала примеряться к прыжку с моста в загаженную речушку.
Факел бросал дрожащий отсвет на блестящие от влаги стальные шлемы стражи. И не менее стальные клинки, небрежно висящие в открытых ножнах.
— Комендантский час, — просипел мужик с покрасневшей кожей на шее. И не мудрено, он постоянно чесался, соскабливая лоскуты омертвевшей кожи, — что в повозке?
Двое других, рослых гвардейцев обступили девушку и вооружившись масляными фонарями, стали осматривать повозку со всех сторон, особенно ее днище. Кого они там пытаются найти, диверсантов?
— Труп, — честно ответила девушка, но она не была бы собой без толики лжи, — прокаженный ужасно, все лицо крысы сожрали.
— Неужели, — красношеий ощерился редкой улыбкой и сплюнул на мостовую, Джин только сейчас разглядела сквозь смрад перегара его косые глаза, — сейчас мы все и проверим. Джернос, Хавер, — окликнул он служивых, — проверьте чего там у этой девчонки.
— Но полковник Лонг, сэр, он же заразный, — пропищал низкорослый крепыш в огромных ботинках, — как-то ссыкатно трогать.
Кому реально здесь стоило ссыковать, так это Джин. И она с трудом сдерживалась, чтобы не дать стрекача и щучкой не перемахнуть через ограждение моста. Лукреция пошла дальше и просто обделалась на месте. Эталон невозмутимости.
— Хавер, эта кляча походу высрала твои последние мозги, — сморщил и без того пожухлое лицо Лонг, — возьми палку, идиот, и посмотри.
— Да сэр, сию минуту сэр Лонг, сэр, — Хавер спотыкаясь, поставил фонарь на землю и выудил из жестяного ведра палку, вымазанную в остатках жира для смазки колес.
Следующим последовала закономерная реакция. Офицер, или кто он там, Джернос, находящийся к трупу ближе всех и держащий над ним свет фонаря, разглядел всю его красоту в мельчайших и крайне неаппетитных подробностях. Естественно, что его тут же вырвало на брусчатку.
Полковник зашелся хриплым булькающим смехом, а затем, вытерев выступившие слезы с косого глаза, обратился к Джин:
— Ты все равно нарушила закон, так что либо плати, либо мы проводим тебя до казематов, — Лонг гадко усмехнулся, — впрочем, и солдатня в казармах от твоей компашки не откажется.
Сегодня от этого варианта они уже отказались, потому не стоит повторяться. Предложение не снискало привлекательности еще тогда.
— Мне нечем платить, — заскулила Джин.
— Обыскать! — Рявкнул солдафон. — И делайте это тщательно парни.
Послышались едкие смешки. Джин бросило в дрожь, когда мокрые холодные руки гвардейцев коснулись ее щек, шеи, затем груди. Ее колотило изнутри, челюсть дрожала, а пальцы стиснулись в кулаки до хруста костяшек.
— Сэр, смотрите какая штука, явно кучу денег стоит, — пропищал Хавер над ее ухом, и девушка мысленно прокляла свою безалаберность, зажмуривая глаза, — где-то я ее видел…
— Дай посмотреть, — Джин почувствовала, как засосало под ложечкой, и кое-где крепко сжалось. Самое время рвать когти. Но будто опережая ее желания и мысли, офицеры схватили ее под руки.
Кулак прилетел ей по лицу, рассекая скулу и оставляя место для будущего синяка. Большого, сука, синяка. Джин едва сдержала всхлип. Она привыкла к побоям еще с детства, но терпеть не могла моменты, когда не могла дать сдачи.
— Откуда это у тебя, сука драная? — Ее дернули за волосы. Сильно. Больно. Так же делал ее отец. Никакой пощады. — Отвечай!
Времени на ответ не дали и ударили еще раз, теперь в живот. Дыхание перехватило, а желчь из желудка уткнулась в горло едкой горечью.
— Нашла, — прокашляла Джин, отхаркивая жгучую вязь из глотки.
— Где?!
— В-во дворце, — прошептала она, свесив голову на грудь, — увидела и забрала себе.
Опять ее дернули за волосы, заставляя встать в полный рост, и смотреть в эти красные от алкоголя и гнева косые глаза.