— Джин. Дыши. Опиши его, ты помнишь, как он выглядел?
— Такое не забудешь. Сука, жуткий тип, — она пыталась подобрать слова, но язык, будто клеился к нёбу, Орну знакомом это саднящее внутри чувство, когда все сжимается, словно острая пружина, — Здоровый, метра под два, глаза карие и злые, и шрам такой стремный на губе, типа полумесяца.
Паника она как огонь, легко воспламеняет сухие нервы. Страх разбредался по телу, как мураши из подожженного муравейника. Творя хаос, разгоняя сердцебиение до немыслимых частот. Орнот начал задыхаться, а в голове скрежечущий голос нашептывал одни слова:
«Передайте мой сердечный привет вашей подружке.»
— Эй, — щелчок пальцев у его лица, — ты чет побледнел. Расслабься, не тебе же устраивали психологические пытки, ну. Еще нюни распусти, блин. Это я тут страдаю, а не ты.
— Нам. Полный. Пиздец.
— Не поняла.
«Она будет в восторге.»
Орнот подскочил как ужаленный, хватая за запястье Джин. Он чувствовал, как его ладошки покрываются холодным потом.
— Нам нужно срочно валить! Бежать их чертового города!
— Куда?
— Да куда, блин, угодно! — срываясь на истерику завопил Орн, выглядывая за шторку в параноидном приступе, — Лишь бы подальше отсюда.
— Если ты так зовешь на свидание, то я вынуждена отказать, пока ты нормально все не объяснишь.
Свидание и впрямь маячило на горизонте. С виселицей. И явка на него была обязательной.
— Твой похититель, мучитель, короче этот ублюдок теперь новый глава гребанных шифров!
— Чего? А где старый?
— Уволен. Теперь бродит по дворцу как тень какая-то, — Мартин по крайней мере не похищал людей. Ну или не распространялся об этом.
— Ох бля. А этот, министр-заика, что с ним?
— Он в тюрьме.
— Охуенно. Скажи, у тебя там хоть что-нибудь в порядке? Один уволен, другой в казематах. Мож еще убили кого?
— Епископа Рэдхарта, несколько высокопоставленных чиновников, телохранитель королевы в тяжелом состоянии, так же погибла куча гражданских, и пара шифров. А, точно, того, который у меня в комнате в шкафу спал он тоже… когда пытался спасти мне жизнь.
— Декстер? — Джин горько усмехнулась, — почему я не удивлена.
— Также без вести пропал Торфин, Йорвульф, — продолжил Орнот загибая пальцы, — ну и ты, до недавнего времени.
— Дела обстоят лучше некуда, как погляжу.
— Именно поэтому мы валим. Чем скорее, тем лучше. У тебя остался кинжал Бальдера?
Она покачала головой.
— Ладно, так справимся, — советник залез в подолы своего вечернего костюма, и выудил увесистый кошелек вместе с инкрустированным драгоценностями ножом, — вот, не такой ценный, как у короля, но уверяю за него дадут хорошую цену. Джин, спасай нас, найди пути отступления. Контрабандисты, уголовники, не важно. Главное, чтобы им можно было доверять.
— Орнот, никому из них нельзя доверять.
— Пожалуй.
— Э, погоди, я не могу взять и все оставить! Моя семья, я не хочу их бросать, мне надо…
— Подумать? Джин, нас прикончат! — Орн вздернулся на импровизированной веревке, — Ты понимаешь это? Отрубят башку, в лучшем, мать его, случае. Мы не понимаем, что с Бальдером и он ли то вообще? Может это гребанный зомби у руля королевства. Тебя похитил и пытал ныне один из самых опасных людей государства. Черт, да мы ходим по острому краю, где с обеих сторон вязкое болото с трупами. Нам. Нужно. Бежать.
Глава 15 "Из огня да в полымя"
«Сначала выживание, потом мораль»
Филип Пулман
Чудесный нож
Свистун
— Твою мать! — отплевался Том, сквозь прорехи в зубах, — Сука, сука, сука!
Он навернулся с края канала, и оказался по пояс в маслянистой сточной воде. Смердящая вонь и грязь налипли на него, словно мухи на сладкий мёд. Жаль запахом таким же он похвастать не мог.
— Ненавижу блядь! Не-на-ви-жу!
Особенно того говнюка, который оттяпал ему руку. Теперь о привычном разбойничьем промысле в темных переулках стоило забыть. Пришлось переквалифицироваться в «ветерана» сидя с протянутой второй рукой в надежде на милостыню. В основном, вместо монет, в раскрытую ладонь он получал смачный плевок. Попрошаек никто не любит, особенно попрошайки. Однако, если при солнце он едва ли мог заработать на скромный обед, то с наступлением сумерек дела оборачивались куда лучше. В те времена, когда Свистун был еще бодр и весел, и мог держать штаны за пояс и член одновременно, он регулярно сплавлял трупы по каналам. Его никогда не заботило, куда они там плывут, что с ними будет потом. Без разницы. Голову занимали мысли, куда бы просадить только что нажитое добро. А теперь он стал стервятником, кто эти самые трупы вылавливает, в надежде, что нерасторопные головорезы не углядели в подвязках лихо запрятанную заначку.
Выкарабкиваться из канала с обрубком по локоть, та еще задача. Дальше будет сложнее, тут главное найти точку опоры, с этим Свистун справился неплохо, распластавшись на набережной. Пыхтя и свистя, Том достал припасенную палку. Большую такую, длинную, а самое главное — цепкую, как рот шлюхи, которой не заплатили. Край древка поддел пояс дрейфующего подростка, голодранца едва ли лет двенадцати, с воткнутым в глазницу кинжалом, прибивая его к берегу. Если в карманах ничего не окажется, что ж, кинжал точно лишним не будет.
— Что у тебя там в карманах, покажи дяденьке, сученыш, ну же!
— Не парься. — вкрадчиво донеслось над ухом, — Все что было, я уже вытащил.
Свистун притих, насколько позволяло хриплое дыхание, предательски вырывающиеся из легких. Это что, стража решила до него докопаться? Прикинуться дурачком, что очищает родные воды Энкерста от грязи, чумы и прочего непотребства. И вообще в последнее время люди болеть чаще стали, смертность повысилась. И тут на сцену выходит благородный Том Свистун и свершает благое деяние, да ему медаль нужно вручить или денежное вознаграждение за гражданскую инициативу. Вот сейчас он как скажет господину начальнику:
— А я и не парюсь, я просто лежу тут. — Чудеса риторики на загляденье.
До него буквально только что дошел смысл сказанного незнакомцем. Это что получается, его опередили? Какой-то вшивый конкурент облапошил его и теперь еще глумиться стоит?
— Слышь, — Свистун был не робкого десятка, и даже с одной рукой мог навалять засранцу. Ну, в теории, — а ты чего тут выебываться пришел, а? Это моя точка, упердывай отседова, пока цел!
Силуэт стоял неподвижно, лишь в смутных проблесках уличного фонаря он увидел его лицо. Эту улыбку, этот шрам пересекающий тонкую линию губ. То место, где некогда была правая рука Свистуна, пронзило ревущей болью. Он стиснул фантомный кулак.
— Не стоит тревожить мертвых. Пусть себе сплавляются в загробный мир. Ты ведь не хочешь к ним присоединиться, правда?
Том Свистун никогда не кивал столь отчаянно, что аж вытянутый подбородок стучал по костлявой груди, а затылок по мостовой.
— Вот и славно. — силуэт ткнул носком сапога под ребра и спихнул Свистуна обратно в сточные воды.
Мутная вода пропитанная кровью и дерьмом еще никогда так сладко не пахла медом, как сейчас. Том по прозвищу Свистун, покачиваясь на ручье, всматривался в барельеф ночного неба утканного серебряными пуговицами звезд, такое редкое явление в этом проклятом городе. И такое прекрасное, как сама жизнь.
Джин
Переступая через накуренные тела клиентов прозябающих в опиумной неге, Джин вспоминала с теплотой в сердце свой первый день здесь; Тогда шел первый снег, сырой, гонимый северными ветрами по узким улочкам портового квартала, худшего расклада для бездомной дворняги и не придумать. Вот они две промокшие и продрогшие сиротки, каждый день ворующие объедки с прилавков, ночующие в укрытии прохудившихся бочек или в тени заброшенных складов, стоят перед вывеской новенького кабаре «Мир». Нет, название они не могли прочитать, но оттуда доносилась музыка, веселый смех и согревающие душу ароматы. Им представлялось лучшим местом на земле — люди заходили туда угрюмые, а выходили довольные, порой настолько, что щедро угощали девочек чем-то помимо тумаков.