Г-же Р., вероятно, поставят диагноз психотической депрессии. За прошедший год она доставляла много беспокойства социальной службе, с самого первого визита после попытки суицида. Она по-прежнему чувствует себя очень подавленной и хочет умереть.
Хочу, однако, заметить, что она, приходя за помощью, не выставляет депрессию своей основной проблемой. Она приходит за помощью, потому что после попытки утопиться потеряла в озере Цюриха свои зубные протезы. Из озера её вытащила городская полиция. Эта попытка суицида не только оставила её без зубов (мнимая причина визита в центр социальной службы), но и подорвала её дальнейший интерес к жизни. Её нынешняя депрессия началась три года назад, когда её уволили из кондитерской, поскольку она повредила руку при несчастном случае.
Она входит в комнату для собеседования. Около пятидесяти пяти, грузная, с мертвенно-бледным лицом, двигается и разговаривает очень медленно, словно у неё за спиной сто лет несчастий. Вежливо поболтав с ней несколько минут, я спрашиваю её о последней попытке самоубийства, и она отвечает.
Г-жа Р.: Я попыталась броситься в воду, но только потеряла зубные протезы, часы и очки… полиция нашла лишь мои часы и очки. Для меня это была большая потеря. Жизнь больше не доставляет мне радости… будь у меня хорошие зубы и моя прежняя работа, я была бы довольна.
При расшифровке записи я заметил, что упустил её логичность, её прозаический настрой. Рассказывая печальную историю, она не выражает печали в открытую. Я не заметил этого сознательно, но начал бессознательно грустить и сопротивляться такому прозаическому отношению.
Арни: Если бы я был на вашем месте, и мне было бы очень плохо, и я чувствовал бы, что жизнь больше не доставляет мне радости, что вы бы мне посоветовали?
Г-жа Р.: Я не смогла бы вам помочь. Во всяком случае, психиатрическая помощь никуда не годится. Терпеть не могу говорить… почему вам кажется, что вы должны мне чем-то помочь? Я этого не жду.
Арни: Вы хотели бы снова покончить с собой?
Г-жа Р.: Да.
Она подаётся вперёд, чтобы взять чашку чая со столика.
Социальный работник: Я чувствую себя бесполезным и беспомощным рядом с вами.
Г-жа Р.: Я не жду от вас помощи.
СТРУКТУРА ПРОЦЕССА
Её первичный процесс — тяга к суициду. «Я пыталась броситься в воду». Первично она идентифицирует себя, как старую женщину, жертву старения, что следует из её высказывания: «Я потеряла зубные протезы, часы и очки». Она отказывается от помощи и ненавидит своих помощников.
Её вторичный процесс можно понять из высказывания: «Жизнь больше не доставляет мне радости». Её вторичный процесс — жизнь, молодость и надежды. «Будь у меня хорошие зубы и моя прежняя работа, я была бы довольна». Её первичный процесс — пожилая женщина, желающая помолодеть, но вместо этого стареющая. Поэтому она подавлена и устала от жизни.
Первичный процесс утверждает, что ей не нужна помощь, но во вторичном процессе присутствует более молодая женщина, которая получает удовольствие от жизни и говорит, что следует что-то сделать: заказать новые зубы и получить новую работу. Именно вторичный процесс привёл её в социальную службу, а не первичный, который заставляет её отказаться от жизни и от попыток чего-то нового. Более молодая женщина всё ещё питает надежду, в то время как более пожилая хочет покончить с собой.
Г-жа Р. не просит принять её в члены «клуба садоводов». Она не отождествляет себя с человеком, нуждающимся в помощи, но, если бы ей действительно совсем не нужна была помощь, она не просила бы вернуть ей зубы и не смогла бы создать ситуацию, в которой окружающие так настойчиво пытаются помочь ей.
Многие пожилые люди впадают в депрессию, потому что отождествляют себя только со своим стареющим телом, не функционирующим так как раньше. Они отворачиваются от жизни, от неотвратимости существования, от тех, кто пытается им помочь, и даже от Бога. Однако, когда г-жа Р. принимает лекарства, она более не идентифицирует себя с безнадёжностью.
Г-жа Р.: У меня в голове появляются дурные мысли. Но, когда я принимаю лекарство, эти злые мысли против Бога исчезают.