– Как ты там оказалась? – Радан взял стул, оседлал его и, положив руки на спинку, сомкнул пальцы в замок. Он по-прежнему оставался напротив зеркала, зорко смотря на лицо Милены.
– Я... – замешательство. Она не знала, насколько может, да и хочет ли в принципе искать в себе доверие к человеку, который несколько минут назад неизвестно что сотворил с девушкой Аннетой.
«Он её убил? Изнасиловал?..» – отрезвляющая искра в дурмане веры на надежду спасения.
Милена, как ни старалась, не могла разглядеть в комнате ни капли пролитой крови. Но душераздирающий крик Аннеты точно эхом возвращался, звенел в ушах Милены.
– Ты? – выжидание. Радан вопросительно изогнул бровь.
– Умерла, – опустив взгляд, договорила Милена, ещё сильнее сжав кулаки. Она стыдилась признаться в самоубийстве.
Радан недоверчиво сузил глаза. Его бездонные зрачки, похожие на две чёрные дыры, наводили тихий ужас на Милену. Он словно гипнотизировал её, как змея добычу. Она его боялась на уровне подсознания, но в то же время осознавала два факта. Первый: он, скорее всего, ничего не может ей сделать, она уже и так мертва. К тому же зеркало – своего рода её защита, как бы абсурдно это ни звучало. Второй факт: лишь он её видит и слышит, а, значит, вероятно, сможет помочь выбраться из стеклянной западни.
– Как? – спросил Радан.
– Перед зеркалом, – присаживаясь по-турецки на гладкий пол, ответила Милена. Запустив пальцы в свои длинные чёрные волосы, не стала медлить и ждать следующего вопроса. Ведь ей так нужны его ответы. – Кто ты? – в упор посмотрев в неживые глаза, придавая своему голосу оттенок стали, спросила она. Но голос отчего-то сорвался и прозвучал растерянно.
Радан едва приметно ухмыльнулся. Он не спешил говорить.
– Почему ты молчишь? – теряя уверенность в том, что собеседник захочет, а, главное, сможет ей помочь, Милена закусила нижнюю губу.
– Кто ты мне, чтобы я тебе отвечал? – колко.
Милена насупилась. Обида полоснула остриём по сердцу.
– Что вы сделали с Анеттой? – Милена не желала сдаваться без боя. Затаив дыхание, она обняла себя за колени, словно прячась в кокон.
– Как давно ты тут, раз знаешь о ней? – жёсткость и сталь прозвучали в низком баритоне. Было очевидно, что Радан не стремился отвечать на её вопросы, но с удовольствием спрашивал сам.
– Несколько часов, не более, – Милена решила играть по его правилам.
«Раз он хочет задавать вопросы, пускай. Я буду отвечать на то, что посчитаю нужным. Быть может, тогда… Он расскажет о себе? И, наконец, вытащит меня из этого проклятого места? Ведь не просто так он меня видит! Должен в этом быть смысл. Хоть какой-нибудь...»
– Ты ничего не видела, – словно самому себе тихо произнёс под нос Радан.
– Не видела. Я лишь слышала, – проронила Милена, поведя плечами. – Ты поможешь мне?..
– С какой стати? – Радан, склонив голову, задумался. Почти незаметно приподняв уголки рта, покачал головой и направил свой ледяной взгляд в сторону Милены, отчего по её спине прошёл холодок, а по всему телу пробежали сотни мурашек. Она не знала, как правильно до него достучаться; как дать ему понять, что ей крайне необходима его помощь; как найти ту слабую точку в нём, которая поможет ей воздействовать на него.
Но вера по-прежнему жила в её сердце. И не страшно было время, ожидание. Лишь бы это случилось. Лишь бы даровали её душе покой.
– Ты человек. Живое существо. В груди у тебя бьётся сердце, по венам течёт кровь. У тебя есть душа, – сдержанно заговорила Милена и заметила, как остекленели глаза напротив, как костяшки на руках Радана побледнели, а губы, изогнувшись в печальную усмешку, затем сжались в тонкую полоску. – В каждой душе, – продолжала Милена, – есть свет.
Радан засмеялся. Но в его голосе не слышалось отрады и безмятежности. Лишь опьяняющая горечь, сравнимая по вкусу с полынью.
– Ты заблуждаешься, милая, – бесстрастно, но с нотками кислого притворного веселья.
– Хочешь сказать, ты плохой? Злой человек? – прищурившись, Милена внимательно посмотрела на собеседника. С каждым его словом, каждым жестом она чувствовала, как надежда на спасение рассеивается, исчезает, меркнет. Было нестерпимо обидно.
«Что же мне делать? Ведь кроме как словами, я ничем не могу на него воздействовать. Пускай известно, словом можно и убить, и воскресить. Мне ли про это не знать?.. Радует лишь одно: есть тот, кто меня видит, слышит. И уже легче. И уже не так страшно».