– Зачем? – удивилась Авелин. – Ведь Греция для Советского Союза была скорее другом, чем врагом. Не так ли? Разве Греция не делилась с Москвой важной информацией?
– Сталин был параноиком, – Радан повёл плечами. – Он не доверял никому, поэтому разведка Советского Союза всё перепроверяла.
– И?.. Ты сделал всё как надо?
– Да, – Радан кивнул. – Точнее, думал, – он поморщился, – что сделал всё как надо. Как оказалось впоследствии, немцев кто-то предупредил о моей тайной миссии, и они переиграли меня. Поэтому в Москву я отправил уже фальшивые документы. Однако я об этом не знал… После моего возвращения из Греции в Болгарию всё вроде шло своим чередом. Но… недолго. При странных обстоятельствах моих знакомых из антифашистского движения начали отлавливать поодиночке и жестоко убивать. Никто не понимал, что происходит, пока в апреле сорок первого года, в день моей свадьбы с Виолеттой… – он внутренне содрогнулся, вспоминая умирающую невесту на своих руках. – …Германия не напала на Грецию. Силы вермахта довольно легко и быстро разрушили оборону греков со стороны Болгарии. Это означало лишь одно: немцы точно знали, где, сколько и какие войска были у Греции, где находились минные поля, позиции артиллерии и прочее.
– И все подумали, что ты перешёл на сторону Гитлера?
– Да. Друзья по антифашистскому движению решили, что я двойной агент, – Радан косо улыбнулся. – За мной началась охота. Я понимал, – он вскинул бровь, – мне некуда бежать, но я хотел попрощаться с Виолеттой, – в его голосе просквозила грусть, а уголки губ опустились вниз. – Сказать, чтобы она верила мне. Знала, что я не предатель.
– Успел? – быстро задала вопрос Авелин и, уже предполагая, каким будет ответ, опустила голову и поджала губы.
… Вбежав через чёрный вход в дом Виолетты, Радан, стараясь оставаться незамеченным, отправился в её комнату. Но не обнаружил там невесту. Зато увидел в окно преследующих его людей и, осознавая, что скрыться не удастся, выскочил из комнаты, перепрыгивая через ступеньки лестницы, быстро спустился в гостиную. Уловив краем уха скрипнувшую неподалёку дверь, Радан не обратил на это должного внимания, ибо всё его внимание намертво приковалось к Виолетте. Одетая в подвенечное платье, она лежала на полу в луже крови и отрешённо смотрела в потолок.
Почувствовав дежавю и ощутив приступ головокружения, вызванный бессмысленностью происходящего, Радан, ощущая, что тело точно залили раскалённым свинцом, не слыша и не видя ничего вокруг себя, подбежал к невесте и упал рядом с ней на колени.
– Виолетта, – с трудом произнёс он и машинально коснулся вогнанного в её грудь кинжала. – Кто? – боль ядом прожгла его вены. Радан явственно ощутил: мир, покачнувшись, рухнул. Разбился на мелкие осколки и ничто и никто неспособны его собрать, починить. – Кто? – он отчаянно крепко сжал её за плечи. – Прошу, не молчи! – вопреки его желанию, губы Виолетты не двигались. – Не умирай… – он прижался к её губам своими. – Не оставляй меня. Я прошу тебя! Держись! Сейчас, – Радан оглянулся, – сейчас я позову на помощь! Держись! – сказав последнее слово, он заметил, что Виолетта, дёрнувшись, вдруг попыталась ему что-то сказать. Затаив дыхание и замерев, Радан сосредоточенно начал прислушиваться.
– Огниан, – закатывая глаза, прошептала она. – Я люблю… – последний взгляд и вздох, и маска смерти тотчас отпечаталась на её лице. Пустота растеклась по телу Радана.
– Я убью его, – прижимая к себе девушку, процедил он. Звериная ненависть негасимым факелом вспыхнула в его груди, а туман ярости застелил глаза кровавой пеленой. Радана затрясло, но он ровным счётом ничего не ощущал, кроме чудовищного желания уничтожить, растерзать и обезглавить посмевшего поднять руку на его невесту. Радан отчётливо понял, что не успокоится, пока Огниан будет жить. Пока он – его брат, его кровь – не почувствует всю ту бесконечную боль, что Радан ощутил благодаря ему.
– Нет, – глухо ответил Радан. – Убегая от преследовавших меня бывших товарищей по борьбе с «коричневой чумой», я отправился к ней домой, где и обнаружил её почти мёртвой, – он до сих пор не мог забыть той испепеляющей душу боли, которая и послужила одним из толчков, что на дороге его жизни, у развилки, где встречаются Месть и Прощение, подтолкнули Радана следовать по первому пути. – Её кто-то ранил. Она умирала и почти не могла ничего говорить, но все же успела прошептать мне последние слова: «Огниан. Я люблю…» После меня схватили люди антифашистского движения и несколько дней подряд постоянно избивали. Пытали. А когда я был уже при смерти и почти постоянно в забытьи, они привели ко мне отца и… повесили у меня на глазах. Они требовали, чтобы я им рассказал об агентах немецкой разведки, но… Как я мог? Ведь меня подставили, но верить в это никто не хотел, ибо факты… Факты безоговорочно указывали, что я – предатель.