– Если бы не ты, – Авелин закрыла глаза, – я сошла бы с ума от боли.
… Спустившись в холл, Радан заметил Авелин, сидящую на диване к нему спиной. По её вздрагивающим плечам он понял, что она плачет. Чувствуя ответственность за неё, а также зыбкое желание как-то угасить её боль и стереть гнетущие воспоминания, он обошёл стол и, не произнося ни слова, присел рядом с ней.
Авелин сконфузилась и, быстро смахнув со щёк слёзы, переплела пальцы рук.
– Как тебе здесь? – не сводя с неё взгляда, заботливо спросил он.
– Хорошо, – она попыталась радостно улыбнуться, но улыбка вышла жалкая, кислая. – Велия и Леон очень добры. Это как-то… непривычно. Только… – она сглотнула и умолкла.
– Только?.. – Радану показалось, что Авелин, поглощённая своими мыслями, не слышит и не видит его.
Опустошённым взглядом скользнув в сторону окна, она порывисто вздохнула.
– Мне всё равно больно, – прикрыв ладонями лицо, Авелин подавила рвущееся на волю рыдание. – И страшно… Почему? – вдруг схватив Радана за руку, она с блеском в глазах, ставших безумными, почти выкрикнула. – Почему ты так хорошо ко мне относишься? Я не понимаю, – покачала головой. – Не понимаю эту игру! – разжав пальцы, пугливо забилась в угол дивана. Из глаз прыснули новые слёзы. – Так раньше не было… Никто никогда... кроме него… – давая возможность Авелин выплеснуть наружу все свои чувства и эмоции, Радан слушал её внимательно, не перебивая. Сжав кулаки, она закрыла глаза. – Чего хочешь? Неужели того же самого, что и они? Но что это за игра? Почему ты так добр ко мне? Почему не трогаешь меня силой?
– Авелин, – как можно мягче, чтобы не усугубить её истерику, начал Радан, – почему я должен к тебе плохо относиться?
– Всегда так было! – прошипела она. – Они били, унижали меня! Всегда хотели лишь одного! – прижав голову к коленям, заскулила, точно раненный зверь. – А потом убили её! Убили! Убили!
– Тише-тише, – аккуратно обняв Авелин за плечи, Радан подсел ближе и аккуратно притянул её к себе. Вздрогнув, она вся словно сжалась. – Всё закончилось.
– Они… – всхлип. – Били, издевались, – уткнувшись носом в плечо Радана, Авелин чуть расслабилась. – Били, били… Издевались, – вдруг вновь напрягшись, упёрлась в его грудь ладонями; она попыталась его оттолкнуть, но он лишь крепче сжал её в своих оберегающих руках. – Били. Всегда-всегда, даже когда я делала всё, что они велели. Всё. Они…
– Этого больше не повторится, – прошептал Радан.
– Пусти! Пусти меня! – неожиданно закричала Авелин. – Не трогай! Не трогай меня! – она начала стучать по нему кулаками. – Ты один из них! Такой же! Такой же!
– Не вспоминай о прошлом, – не обращая внимания на её попытки вырваться из его объятий, ровно сказал Радан. – Делая это, ты причиняешь себе только боль.
Простонав, она, неожиданно оцепенев и перестав бороться, повисла на нём, точно марионетка с обрезанными нитками. Обхватив ладонями перекосившееся болью лицо Авелин, Радан заставил её посмотреть на себя.
– Прошу… – жалобно протянула она и сомкнула ладони на его запястьях. – Пусти, – кивнув, он не слишком охотно выполнил её просьбу. Его сердце защемило от сочувствия к ней. – Прости, – тут же добавила Авелин и виновато опустила голову. – Не знаю… не знаю, что… – кусая губы, она начала заламывать себе пальцы. – Не знаю, что на меня нашло.
– Ты любишь рисовать? – желая сменить тему, задал вопрос Радан и осторожно убрал прядь волос с лица Авелин.
Успокаиваясь и шмыгая носом, она молчала пару минут. Он её не торопил.
– Когда-то… любила. В детстве. Потом… когда меня украли у родителей, мне не давали ни бумаги, ни карандашей. Они… – содрогнувшись, Авелин нагнулась вперёд и сама уже прижалась к Радану.
– Я найду всё необходимое и дам тебе, – улыбнувшись, он утешительно погладил её по спине. – А потом ты изобразишь на холсте все свои чувства касательно прошлого. И тогда ты увидишь, что со временем всё плохое на нём потускнеет, а всё светлое и хорошее станет ярче. Но видеть его уже будешь под иным углом, я бы сказал, как луч солнца, разложенный на радугу.
– Ты в это веришь? – недоверчиво спросила Авелин.
– Я теперь это знаю, – уверенно ответил Радан.
– Ты тот, кто протянул мне руку помощи и ничего, совершенно ничего и никогда не требовал взамен.