Расстегнув верхние пуговицы пальто, Авелин прошла вглубь гостиной и, тихо поприветствовав Леона с Велией, остановилась недалеко от камина.
Кивнув и искусственно дружелюбно улыбнувшись, Велия захлопнула книгу и, положив её на стол, молча пошла на второй этаж.
Проводив её взглядом, Авелин стянула с шеи полупрозрачный стильный и совершенно непрактичный шарф.
– Что с ней происходит? – едва слышно задала она вопрос Леону. Тот не сводил с неё глаз, заставляя Авелин почувствовать себя перед ним абсолютно голой, будто никакая ткань не была способна скрыть от него ни единого миллиметра её тела. Авелин это разозлило, но не настолько, чтобы потерять эмоциональное равновесие. Гордо приподняв подбородок, она подошла к журнальному столику и, встав к мужчине спиной, взяла в руки оставленную Велией книгу.
– Она вновь не в духе, – апатично и немного лениво ответил Леон.
– С этим надо что-то делать. Она чем-то встревожена. Мы не можем оставаться в стороне, – Авелин повернулась лицом к собеседнику и осеклась. Тот стоял к ней почти вплотную. Его терпкий запах, сотканный из ароматов вишни и шалфея, защекотал её ноздри, а близость его тела заставила всё внутри сжаться подобно множеству пружин. Леон протянул было руку к губам Авелин, но не успел их коснуться: она оказалась проворнее и быстро сделала пару шагов назад. Вопросительно изогнув брови, хотела было предупреждающе зарычать, но передумала, посчитав, что, возможно, неверно истолковала движение друга.
– В уголках твоих губ виднеется кровь, – спокойно и ровно произнёс Леон. – Ты так увлеклась мыслями о нём, что уже изменяешь своей педантичной чистоплотности.
Вынув из кармана носовой платок, он протянул его Авелин, но она отказалась принять от него заботу – пользоваться чужой вещью ей было неприятно. Всю жизнь, сколько себя помнила, она была брезгливой, и это чувство обострилось, когда её украли у родителей и силой в борделе заставляли делить постель с мужчинами, которые всегда желали от неё лишь одного – полного повиновения их уничижающим её достоинство приказам. Позднее, обретя долгожданную свободу, она стала ценить каждую вещь, которая принадлежала ей и только ей; которой не приходилось ни с кем делиться. В отчий дом, где могла стать хозяйкой многих вещей, она не вернулась. Благодаря Радану узнала, что родители долго её искали, но тщетно. Со временем смирились, нашли утешение в её старшей сестре и младшем брате. Безусловно, она могла в опрометчивом порыве чувств навестить семью, ведь сердце так стремилось к родным, но… Авелин понимала, что она больше не человек, отныне – посланница Тьмы. Ей надобно держаться от дорогих ей людей как можно дальше. Вампиресса Авелин жива благодаря смерти Авелин человека. Их Авелин погибла, а они должны жить, помня её светлой и невинной.
Леон устало покачал головой.
– Почему пошла одна? – в его глазах застыла пустая и безликая грусть. – Мы же договаривались всегда вместе…
– Мне хотелось побыть одной, – прервав друга, чётко сказала Авелин.
Возникла неловкая пауза. Леон улыбнулся и, подойдя к камину, сложил на груди руки.
– Огонь... он изумителен, – неожиданно сказал он. – Не находишь? Он влечёт каждого – и старика, и ребёнка. Можно часами сидеть напротив костра и смотреть, как поленья, которые когда-то были полными жизни и энергии деревьями, превращаются в золу. В пепел, который по воле ветра может быть разнесён в разные страны. И от костра не остаётся ничего. Совершенно ничего.
Уловив в голосе Леона нотки отчуждённости и некой потерянности, тщательно спрятанной под завесой равнодушия, Авелин пришла в лёгкое замешательство. Она привыкла видеть Леона весёлым, беззаботным, но никак не утонувшим в облаке меланхолии. Порой она ловила на себе его задумчивые взгляды, но прежде никогда не придавала им особого значения, потому как стоило только ей обратить на это внимание, как тот в секунду менялся. Начинал улыбаться. Шутить. Радовать её беспечностью с толикой праздности. Говорить, что ей всего лишь показалось, что он грустит, а на самом деле это не так. И Авелин верила ему. Обманывалась, ибо умышленно бежала от голоса интуиции, чей немой крик приводил её в ужас.