Авелин сделала пару шагов вперёд. Где-то в глубине души она почувствовала отголоски боли Леона. Страданий, что не давали ему покоя уже долгие часы, дни, месяцы. Но, вновь не пожелав получить этому подтверждение, она трусливо отогнала непрошеные мысли прочь.
– Что такое, по сути, огонь? – присев на корточки, Леон взял в руки кочергу и, коснувшись ею дров, заставил языки пламени пустить маленькие, точно звёзды на небе, жёлто-красные искры. Стоило им только отделиться от поленьев, как они неизбежно угасали, не прожив и нескольких мгновений. – Учёные что-то говорят об атомах и химических реакциях, но на самом деле огонь – это ведь тайна. Да? – он кинул быстрый взгляд в сторону Авелин.
Кивнув, она присела рядом с ним.
– Загадка, – её голос был тих, как крадущийся шелест ночного ветра, – чью красоту в полной мере можно увидеть лишь в те минуты, когда она жадно и ненасытно поглощает всё новую пищу, желанную себе. Уничтожает на своём пути всё, что слабей.
– И при этом обладает удивительным свойством порождать в душах людей стихи и песни, повести и поэмы, – поставив кочергу на кованую подставку, добавил Леон.
Избегая его взгляда и точно желая согреться, Авелин, положив книгу на колени, протянула ладони к огню. В безобидных и на поверхности кажущихся обычными фразах, которые вроде бы не несли в себе глубокого смысла, она пыталась, словно рыбак, выудить меж строк-волн рыбку-истину. Она подсознательно чувствовала, что Леон сейчас неумело и завуалировано пытался сообщить ей нечто важное для себя. И ей думалось, что она начинает догадываться, в какое русло пытается склонить их разговор мужчина. Что желает получить. Услышать. Произнести. Осознание этого вскружило голову Авелин, и она, чтобы не упасть, резко встала. Она знала, что правда, заключённая в полунамёках, может сломать все их и без того хрупкие, точно высушенные кленовые листки, отношения. Но не выслушать друга, который почти всегда находился рядом с ней, особенно когда Радана не было поблизости, и старался помочь чем мог, она была не в состоянии.
– Огонь жжёт тех, кто его трогает, но тем, кто умеет им пользоваться, он даёт и свет, и тепло, и помощь при всякой работе, – едва слышно процитировал Плутарха Леон. Авелин неспешно открыла книгу и сделала вид, что увлечена ею. – Радан умеет… Скажи, – Леон выпрямился и внезапно схватил Авелин за руку – аккуратно, но грубо, – это он попросил…
– Прекрати, – она попыталась вырвать запястье из его широкой прохладной ладони, но у неё ничего не вышло. – Отпусти, – сквозь зубы процедила она. По телу прошла волна мелкой дрожи. Чужие касания, в особенности мужчин, до сих пор, несмотря на то что прошло уже целых восемь лет, вызывали у Авелин ощущение панического страха вперемешку с привкусом грязи и плесени. Ненависть и омерзение. Лишь рукам Радана – надёжным и крепким – она неосознанно начала доверять с самой первой встречи с ним. Она никогда не чувствовала от них никакой угрозы, опасности. Только заботу. Нежность. Уверенность и защиту, несмотря на то что именно они могли сломать её, как штормовой ветер – тростник.
– Отпусти, – с Авелин губ сорвалось рычание. Вспышка гнева заставила на долю секунды почувствовать, как по коже словно бежит электрический огонь и ищет выход своей разрушительной мощи. Ещё одно мгновение – и она напала бы на Леона, но он неохотно разжал пальцы.
– Извини, но… – сконфуженно и мягко.
– Не смей лезть в наши с ним отношения, – хлёстко, как удар плети, бросила она. Авелин не собиралась никого впускать в свой и без того шаткий мир чувств с Раданом. Была готова бороться за него, пусть иногда неверно и совершая ошибки, но биться. Сражаться, чего бы это ни стоило. Она знала точно, что теперь, когда у неё существовала хоть и зыбкая, но вполне осязаемая надежда, она не будет сдаваться. Не отступит, если… если он сам не попросит его отпустить. Но даже в этом случае Авелин не хотела терять Радана. Пусть подругой, знакомой или всего лишь тенью – безликой, безмолвной тенью – она была готова следовать за ним. Куда бы тропа ни вела, в Рай или в Ад. Но рядом с ним. Всегда.
– И в мыслях не было, – горькая косая ухмылка коснулась полных губ Леона. – Я всего-навсего не хочу, чтобы ты превращалась в его игрушку, очередную марионетку.