– Тебя так долго… – недоговорив, она провела кончиками пальцев по щеке Радана. Тёплая. Немного колючая.
– Я раньше не мог, – тихо сказал он и едва заметно улыбнулся. Взяв руку Авелин, поднёс её ладонь к губам. В тот же миг его взгляд ожесточился. Зрачки словно покрылись тонкой, но твёрдой коркой льда. В потемневших глазах точно сверкнула молния и появилась Ревность – гроза Заботы и Нежности, двух придворных витязей царицы Любви. Авелин зазнобило. Ей стало жутко страшно. Она боялась, что Радан в итоге окажется её выдумкой. Игрой воображения. Что она сама всё ещё там. В подвале или в той комнате, куда к ней приходил её Господин и его друзья. Что она ещё там, среди тех, кто порой был с ней обманчиво ласков, а потом невозмутимо пускал её по всем кругам Ада. Она знала, она чувствовала, что Радан другой. Она не хотела – до безумия, до боли – думать о том, что он лишь её сон. Что его вовсе нет. И этот взгляд принадлежит вовсе не ему, а кому-то другому. Тому, кто её будит. Кто желает вновь подчинить её себе.
Глаза защипало. Авелин, страшась, что Радан сейчас рассеется, подобно утреннему туману, теснее прижалась к нему. Вглядываясь в его лицо, старалась понять, почему так резко изменилось его настроение. Губы возлюбленного по-прежнему были искривлены улыбкой, но уже не той, которая грела Авелин изнутри, а той, что так походила на оскал. На тот самый оскал, что она видела у Огниана. Но, несмотря на это, его улыбка притягивала. Манила, как мотылька влечёт губительное пламя костра.
– Радан, – робко произнесла Авелин. Тот, едва ощутимо поцеловав её руку, коснулся её лба своим.
– Помнишь, я сказал, что ты – моя? – приглушённо начал он. Авелин кивнула. Почувствовав на своих губах его дыхание, немного прикрыла глаза. – Знаешь, что это значит? – она чуть качнула головой. – Это значит, что другие мужчины не смеют тебя касаться. Считай меня эгоистом до мозга костей, жутким собственником или параноиком, но…
– Я согласна, – прерывая его и открывая глаза, произнесла Авелин, поняв, что так ему не понравилось. От её запястья все ещё исходил флёр запаха Леона. Ей стало легче дышать. Радан – он настоящий. Он рядом. А она его. Только его.
– Тебя это устраивает? – он вскинул бровь. – Это своего рода клетка, а ты в ней беззащитная пташка.
– А ты – кот, что держит меня в пушистых лапах? – уловив в студёном взгляде Радана слабый лучик прежнего тепла, Авелин, чуть осмелев, смущённо улыбнулась.
– Не забывай только, что у этих лап есть и когти, – он провёл пальцем по её носу и тронул губы.
– Я не боюсь, – убеждённо ответила она, веря в то, что Радан по собственной воле никогда и ни за что не сделает ей больно. Но даже в том случае, если он причинит ей страдания, Авелин была готова принять от него всё что угодно, ибо знала, чувствовала, что сделано это будет не нарочно. Она верила в это, и её веру ничем нельзя было убить. Даже мнимым или настоящим предательством. Благодаря всем её мучениям при человеческой жизни и тому покою, что она получила в доме посланников Тьмы, Авелин научилась не только понимать свои ощущения, но и полагаться на них. Радан – первый, кто не только подарил ей веру в счастливый конец грустной сказки, но и показал – жизнь многогранна, в ней есть не только потери, с которыми она уже почти сроднилась, но и радости.
– Только… – она осеклась. Последнее слово вырвалось у неё помимо воли. Но сказанного, как говорится, не воротишь.
– Только… Что? – изучая её взглядом, Радан поцеловал ей кончик носа. – Говори.
Авелин захотелось провалиться сквозь землю. Спрятаться. Исчезнуть. Она до слабости в коленях боялась разочаровать, оттолкнуть мужчину от себя своим откровением.