Жёсткие. Прямые. Густые.
Радан окинул Авелин ничего не упускающим вожделеющим медленным взглядом, отчего она почувствовала себя голой. Смутилась, но не оскорбилась.
– Красиво, – приглушённо и ласково.
– Спасибо, – прерывисто и чуть запнувшись.
Едва сжав пальцы Авелин, Радан нагнулся к ней и, точно принюхивающийся к добыче зверь, провёл носом по её волосам. Когда она почувствовала его жадное дыхание, её внутренняя вселенная, словно резко расширившись, понесла её в небывалую даль – в некую схожую со сказкой страну, что прежде не была отмечена ни на какой карте; в то самое место, где корона и главенство принадлежат только лишь светлым чувствам.
Авелин замерла, боясь пошевелиться. Кружа ей голову хмелем, аромат имбиря с нотками табака и бергамота стал обволакивать её тёплым туманом. Внизу живота завязался тугой, прочный узел. Радан нежно и осторожно, словно боясь навредить ей, провёл ладонью от мочки уха вдоль шеи до выреза блузки. Казалось, из комнаты вытянули весь воздух, а стены и всё вокруг воспламенилось. Стало нечем дышать. Авелин, кусая губы, опустила руку на грудь Радана, ощущая сквозь плотную ткань его напряжённые мышцы. Смотря в потемневшие глаза любимого сквозь тьму ночи и мелькающий в окне свет луны, она, затаив дыхание, несмело расстегнула пуговицу на рубашке. Вздохнула судорожно, едва уловимо. Затем вторую. Третью. Четвёртую. Авелин впервые, как никогда ярко, осознала: она жаждет полностью отдаться во власть мужчины и до боли в теле желает сама заполучить его без остатка.
– Радан, – тихо призывая. С потуханием последнего слога и то же мгновение, когда Авелин в испуге почти отдёрнула руку, он уверенно коснулся её губ своими.
Тонкие. Ненасытные. Нетерпящие неповиновения.
Сладкая дрожь незамедлительно разлилась целительным бальзамом по всему телу Авелин. Перед глазами начало расплываться, но она не могла свести взгляда с Радана. Она видела и чувствовала: он старается изо всех сил действовать мягко и аккуратно, но вся его нежность терпит поражение и от секунды к секунде больше и больше превращается в бешеное желание. Каждое его прикосновение выдавало его голод. Его нетерпение. И каждая клеточка тела Авелин безотказно с радостью отвечала ему.
Лёгким движением сняв с неё блузку, Радан потянул за светлые бретельки на её плечах. Взгляд Авелин скользнул по высокому потолку, и ей вдруг внезапно захотелось, разрушив его, увидеть сияние звёзд.
Стало жарко. Душно. А Радан всё ненасытнее целовал её, по-хозяйски блуждая руками по всему телу. Она отчётливо понимала, что ему несказанно мало овладевать её мыслями, что ему, как глоток воздуха, требовалось и её тело. Он алчно сжимал её бедра, словно в его руках было гибкое и сильное животное, которое он всем своим существом желал подчинить своей воле. И это пленило Авелин, но все же, чуть опершись ладонями о грудь Радана, она постаралась остудить его, замедлить. Но он лишь зарычал на её слабую попытку отвергнуть его и сильнее прижал к себе, скользнув рукой под юбку. Авелин не стала сопротивляться. Ей было приятно. Она опасалась лишь одного – того, что в самый нужный момент она может струсить. Попытаться броситься бежать. Однако крепкие, почти что железные объятья Радана недвусмысленно говорили – она в ловушке. Он не отпустит. Не позволит уйти. И это её покоряло. Словно медовое вино, плен Радана дурманил голову больше, чем утоление жажды кровью.
Её сердце, словно сердце взлетающей птицы, казалось, ещё совсем немного, и разорвётся под набегающим потоком закипающей возбуждением крови, или взмоет к слепящему прекрасному свету звезды.
Лёгкие с жаждой кислорода для огня, требовали вдоха в бешенном темпе. Авелин будто взлетала к небесам, навсегда потеряв притяжение Земли. Она и не заметила, как Радан, не утруждаясь тем, чтобы расстегнуть молнию юбки, порвал чёрную ткань в клочья. Теперь его руки вольно скользили по её обнажённой коже. Радан не был трепетен – напротив, он явственно заявлял своё право на Авелин. Из его горла, точно из самих глубин одержимой страстью души, вырвался низкий рык.
Неистовость. Непреклонность. Опьяняющая страсть.
Мир, закружившись, рухнул. Раскололся на тысячи искрящихся осколков. Боязливо, словно опасаясь, что её оттолкнут, Авелин, сама не веря в свою неожиданную смелость, отвечала на каждое прикосновение Радана и целовала его, теряя способность мыслить. Тело действовало независимо от сознания. Дрожь – сладкая, чувственная – пробежала вдоль позвоночника. Руки судорожно вцепились в рубашку и разорвали её по швам. Взгляд скользнул по качающимся от порывов ветра силуэтам деревьев, что отражались в разбитом, но идеально склеенном зеркале вместе с охваченными страстью мужчиной и женщиной. Это было так символично… Радан в неудержимом порыве страсти вдавил Авелин в кровать и, заведя ей руку за голову, прижал её запястье к простыне и стал, порой покусывая, целовать её шею, ключицы и плечи. Наслаждение вкупе с наваждением, скручивая чувства в тугой жгут, накатывало волнами, и Авелин словно всё выше и выше поднималась к облакам. К солнцу. К небу. Она чувствовала, как её робкие, но полные искренне-отчаянного исступления ласки доводят Радана почти до безумия не меньше, чем его опытные и настойчивые раскаляют её. Запустив пальцы в тёмные волосы и притянув к себе его так близко, словно она желала раствориться в нём, Авелин, точно брошенное в костёр масло, плавилась под жёсткими ласками и грубыми поцелуями. Ощущая во рту язык Радана, который был не менее настойчив, чем его губы и руки, она вонзила ногти в его плечи и выгнулась, когда он резким движением пробрался пальцами меж её бёдер. С губ сорвался стон, но стоило Радану лишь чуть сильнее сдавить её шею, как сладкий туман нарушило болезненно яркое, словно вспышка молнии, воспоминание. Оно швырнуло Авелин с надетым на голову терновым венком блуждать в извилистых переулках старых кошмаров.