– Сумерки уже окутывают улицу, но погода остаётся всё такой же хорошей, как и днём, – после затянувшегося молчания заметила Милана. Повернувшись лицом к окну, прикрыла глаза. – Солнце. Я чувствую тепло его уходящих лучей.
– А ты помнишь… – Радан сел напротив неё на стул. – Ты помнишь, как выглядит свет? – поинтересовался он.
Немного помедлив, Милана кивнула.
– Да, – тихо. – Но это не главное, – на её бледных щеках стал проступать лёгкий румянец, а губ коснулась улыбка – робкая, с едва различимым налётом тайны. – Главное то, что я знаю, какой он на ощупь.
– Свет не всегда греет, – как можно бесстрастнее заметил Радан, интуитивно поняв: Милана что-то недоговаривает.
Настенные часы пробили ровно пять вечера.
– Но он всегда указывает дорогу, – поведя плечами, открыла глаза, в которых Радан заметил промелькнувшие нотки благодарности и тихого восхищения, направленные неизвестно на кого или на что. – А тьма нас способна только путать, – пренебрежительно поспешила добавить она и нахмурилась, чем напомнила собой кошку, которой предложили отведать листья салата.
– Но тьма, в отличие от света, постоянна, – откинувшись на спинку стула, апатично сказал Радан для поддержания разговора. – Пока свет идёт, тьма уже на месте и дожидается его. Когда свет приходит, он, безусловно, рассеивает тьму. Ведь когда есть свет, нет тьмы. Когда нет света, есть тьма. Но тьма никогда не уходит, она сохраняется.
Прищурившись и внимательно слушая Радана, Милана застыла подобно монолиту.
– Свет всегда можно создать, – поясняя своё мнение, продолжил Радан, – но также его можно и уничтожить. А тьму? – скептическая ухмылка. – Её нельзя ни создать, ни уничтожить, ибо она всегда здесь, в то же время не будучи здесь, – он скрестил руки на груди. – Ты понимаешь, о чём я, Милана? – вопросительно изогнул бровь.
– Отчасти. Тебе ближе тьма, нежели свет? – задумчиво предположила она. – Почему? – словно боясь, что не расслышит ответа, нагнулась вперёд, отчего с её плеч соскользнула пара прядей распущенных волос.
– А почему многие считают, что тьма – это нечто ужасное? Преступное? – небрежно спросил Радан. – Ведь если задуматься, это не так. Нам с детства внушили, что мрак – это зло, а свет – это добро. Что они, ежесекундно находясь в поединке, являются извечными соперниками. Но, Милана, – его голос стал выражать дружелюбие, – ведь если бы день был вечным, мы никогда не знали бы сияния звёзд, не задумывались, что в целом мире, во Вселенной мы не одни. Мы не спешили бы из леса к костру, ведь только желание выйти из тьмы влечёт нас к нему и его теплу. Но, – лёгкая издёвка, – слишком яркий свет приводит к слепоте. Однако и в кромешной тьме не видно ничего. Выбирая что-то одно, добровольно заключаешь себя в тюрьму. А я, – снисходительная улыбка, – не привык быть ничьим арестантом и чувствовать на руках и ногах оковы.
– Но говорят, нет никакой темноты, кроме той, что живёт внутри нас, – парировала Милана и аккуратно взяла в руки находившуюся на столе кружку. – Скажи, – её голос упал до шёпота, – а какой тебе видится тьма? – сделав глоток, поморщилась. – Слишком крепкий кофе, – недовольно заметила она и отставила кружку в сторону.