– За кем,– Милена стала кусать губы. – За Огнианом и…
– Огнианом? – переспросил Радан, думая, не ослышался ли. С одной стороны, он был не против раз и навсегда вычеркнуть этого мужчину из своей жизни, но с другой… Отчего-то ему не хотелось терять того, кто стал его частью. Был его тенью. Терять так абсурдно и непонятно. Не дожидаясь ответа, Радан отключил эмоции. Решив постараться воссоздать цепочку последствий и благодаря ей увидеть общую картину, заговорил: – Милена, ты нашла выход из своего заточения. Для тебя им являлось белое зеркало, – вспоминая слова Анта, неспешно произносил он, смотря на её губы, глаза, шею, линию декольте, округлость груди, вновь глаза. – Белое зеркало – это Свет. Свет, несмотря на то что ты являлась самоубийцей, тебя принял. Правильно?
Немного помедлив, Милена кивнула.
– Я пока не спрашиваю, что, как, зачем и почему произошло, но… – секунда на обдумывание. – Пожалуйста, ответь мне: верно ли я понимаю, ты вернулась за Огнианом, чтобы забрать его, – осознавая всю несуразность своего вопроса, Радан скептично прищурился, – в Свет?
– Да, Радан, – сиплым голосом ответила Милена и, положив руки ему на грудь, стала мять пальцами края его куртки. На её лице застыла маска печали, а щёки, потеряв румянец, снова побледнели, будто их покрыли толстым слоем талька. Глаза лихорадочно блеснули.
– Но Огниан… – на мгновение Радан лишился дара речи. – Милена, он уже во Тьме. Его душа отдана ей и только ей.
– Потому что ты этого захотел? – печальная ирония во взгляде.
– Потому что он посланник Тьмы, – прозвучало как само собой разумеющееся.
Замотав головой, Милена зажмурилась. Из-под её ресниц выскользнули слёзы.
– Ты не понимаешь, – она на ощупь положила руки на затылок Радана. – Что бы я ни говорила, не услышишь меня, – её голос стал ломким, – как бы я ни старалась.
– С чего ты взяла, что я тебя не услышу? – уравновешенно. Но внутри точно иглы воткнули в жилы.
– Уже не услышал основного, да и… Радан! – сокрушенно. – Радан, ты и так знаешь все ответы на любые вопросы! – судорожный вздох. – Осталось в этом признаться самому себе. А пока этого не произойдёт, – она открыла глаза, – все мои попытки донести до тебя истину обречены на провал.
– Объясни.
– Не могу, – опустила руки. – Не услышишь, – обречённо.
– Может, для начала стоит попытаться? – чувствуя, что эмоции начинают безжалостно атаковать со всех сторон, а броня спокойствия расслаиваться, Радан отвёл в сторону взгляд и посмотрел на кусочек неба, что виднелся за окном. С мазками облака. Красочный. Постепенно обретающий черноту.
Но, увы, это не помогло ему отвлечься. Невозмутимость продолжила рушиться.
– Прости, – Милена крепко его обняла. – Не могу, – спрятала лицо у него на груди. – Прости за всё, – её плечи опустились. – Если бы я только могла… Ты меня спас, а я…
В комнате воцарилась тишина, лишь тиканье часов нарушало её. Поглаживая Милену по спине и вдыхая яблочный аромат её кожи, Радан изо всех сил норовил сложить пазлы головоломки в единую картину, но, как ни старался, не мог этого сделать. Чем больше он думал, тем сильней путался. Но Радан был терпелив. Он знал точно: вскоре он узрит истину. Сумеет распутать клубок. И тогда, если возникнет хоть малейшая опасность для той девушки, которая будто слилась с его кровью, он непременно найдёт способ её обезопасить, даже если полностью утратит способность что-либо слышать и видеть.
– Скажи, – его голос опустился до хрипоты, – Авелин что-то угрожает?
– Первое, о чём ты спросил, так это о ней, – Милена подняла голову. – Волнуешься за неё, – слабая улыбка. – Я рада, что ты наконец…
– Ты так и не ответила, – прервав девушку, Радан, чуть отстранившись, аккуратно стёр чёрные полосы с её щёк. Вспомнил, как много лет назад он точно так же вытирал слёзы вначале Мае, потом Виолетте, которые панически боялись его потерять из-за своих болезней. Но он клятвенно обещал им обеим, что никогда не оставит их, не уйдёт, потому как они – его жизнь. Его свет. Он любил их обеих – по-разному, но любил. Но за всё то время, что был рядом с ними, он ни разу так и не сказал ни первой, ни второй девушке «Люблю тебя» в ответ на их признания. И дело было не только в том, что он предпочитал доказывать чувства действиями – для него эти слова были обетом, и если надо было его принести, то не между делом, а лишь единожды, в той ситуации, когда он безоговорочно потребуется. Когда будет ясно чувствовать, что время настало. Но каждый раз, когда священный момент делался досягаемым, протяни руку и хватай, он не успевал. Смерть оказывалась проворнее. После Радан долгие десятилетия корил себя за то, что не переборол, нежелание сказать девушкам, что они для него – всё. Но когда извилистая дорога судьбы столкнула его с Авелин, он и не заметил, как угрызения совести перестали съедать его изнутри. И сейчас, вытирая слезы Милене, поймал себя на мысли, что хоть Виолетта и Мая были по-прежнему близки ему, он был в некоторой степени рад, что ни одной из девушек так и не дал обета любви.