Чуть слышно скрипнула дверь. Шаги.
Милена резко повернула голову на звук – в комнате появился Радан. На губах – блеклая полуулыбка, в руках – чёрная папка, в глазах – зима, сковавшая реки и озёра льдами. Задумчиво поглядывая на Милену, он снял ветровку, швырнул папку на письменный стол и, не проронив ни слова, сел и закинул на него ноги, продолжая молчать. Его взгляд на мгновение остекленел. Милена не решалась первой нарушить тишину.
Шальной вихрь закружил в задорном танце песчинки и прошлогоднюю листву. Птицы умолкли, больше не слышно их весёлого щебетания. Секунда, две, и послышался раскат грома. Он сотряс небеса, угрожая обрушить их на землю. По подоконнику наперебой стали стучать увесистые капли дождя. Сумерки, подобные призракам, вползали в комнату через окно.
Радан потянулся к папке и, открыв её, достал пару листов и несколько фотографий. В ожидании разговора Милена сузила глаза. Откинувшись на спинку кресла, он на неё посмотрел.
– Ты умерла тридцать лет назад, в тысяча девятьсот восьмидесятом году, – без эмоционально произнёс Радан. – В Чехии, Праге. Это случилось в июне, с пятницы на субботу. С тринадцатого числа на четырнадцатое, – мягко улыбнулся. – Два указателя неудачи слились, подарив тебе один супернеудачный день, – добавил он.
Внутри Милены словно крупными хлопьями начал падать снег. Кончики пальцев похолодели. Мороз заглушил слова. Милена не желала, чтобы Радан знал про её самоубийство, про её глупость и трусость. Чтобы знал историю шрама на шее. Знал о Давиде. Знал, просто знал всю её жизнь вдоль и поперёк. Воспоминания в очередной раз понеслись перед глазами как в бешенном калейдоскопе. Кадры фильма мелькали со скоростью света. Но обычной боли почему-то не чувствовалось. Было что-то другое. Похожее и в то же время иное. Притуплённое и приглушённое.
Милена моргнула, внутренне стремясь скинуть с себя траурную вуаль прошлой жизни.
– К чему ты клонишь? – глухо поинтересовалась Милена, чуть коснувшись ногтями деревянного крестика. На мгновение лицо Радана потеряло непринуждённость. Оно ожесточилось, погасла ухмылка и лукавый насмешливый взгляд. Казалось, он ведёт с распятым спасителем мысленный диалог.
– К чему ты это говоришь? – нетерпеливо прошептала Милена. Внутри неё зажглись искры раздражительности.
– Хочешь, расскажу тебе одну историю? – приподнимаясь с кресла, вежливо-холодно поинтересовался Радан и, не дожидаясь ответа, начал свой рассказ: – Очень много лет назад жила-была девочка. Взбалмошная, непослушная, необузданная. Последняя надежда своих родителей, ибо брат, старше её на девятнадцать лет, неустанно связывался с дурными компаниями и попадал в непростые и в далеко не светлые истории. Родители и родственники баловали девочку, она ни в чём и никогда не знала отказа. Красивая снаружи, но корявая внутри, – Радан вплотную подошёл к зеркалу и, посмотрев на Милену, чуть заметно покачал головой. – Девушка выросла. Окончила школу и престижный университет. Поклонники ходили за ней толпами, но почему-то она никому не благоволила, не давала хотя бы мнимой надежды. Быть может, у неё уже был любимый? – Радан приподнял бровь. – Но на этот вопрос, увы, нет ответа. Лишь одни догадки и предположения.
Он подошёл к окну. Где-то небо всколыхнула бело-жёлтая молния. Радан вздёрнул подбородок, задумчиво смотря вдаль.
– У неё было много друзей, – повернувшись к Милене, он опёрся руками о подоконник. – Но никто и никогда не знал, что творится у неё в голове, – легонько коснулся указательным пальцем своего виска. – У неё в сердце, – положил ладонь на левую сторону груди. – У неё в душе, – развёл руками. – Она словно была со всеми, но в то же время держалась особняком. Возникает вопрос: почему? – тонкие брови сошлись на переносице. – Почему молодая, красивая, образованная девушка никогда ни с кем не делилась своими мыслями, размышлениями, мечтами, горестями? Манера поведения? Нет, – Радан покачал головой. – Характер? И тоже мимо. Ведь всё это поддаётся контролю, главное желание. Быть может, тогда, в юношестве, она пережила душевную травму? – наклонившись немного вперёд, он взял со стола свечку и спички. Не прошло и пары секунд, как комнату озарило блеклое сияние. От полыхающего крошечного огонька тени причудливо стали плясать в понятном лишь им танце. – Брат, безумно любящий свою сестру, умер. Погиб, – на последнем слове, Радан слегка покривился. – Нет. Это определение не подходит. Погибают от чужих рук, но никак не от своих, – поставив свечу на комод возле зеркала, он спиной опёрся об подоконник. – Единственный человек, близкий по духу девушке, покидает мир, совершив самоубийство. И это оставляет свой явный отпечаток на неустоявшейся психике его сестры. Она клянет весь мир в его смерти и винит своих родителей. Но за что? За то, что не были с ним рядом? За то, что не остановили? За то, что…