– Радан, – томно позвала Велия. – Подожди.
Подняв взгляд, Авелин сквозь пелену слёз увидела, как та, которую прежде она считала подругой, спрыгнула со стола. Аккуратно, но решительно толкнула мужчину на кровать, находящуюся напротив.
– Радан, – одними губами произнесла Авелин, но он не услышал. Шальная, бредовая мысль стрельнула в её сознании, что если бы он хоть немного повернул голову или немного отстранился от Велии, то непременно заметил бы ту, что предал и тем лишил её сил подняться. Но он не сделал ни того, ни другого. Зато это сделала Велия. Лукаво улыбнувшись и подмигнув Авелин, она запрыгнула на Радана и продолжила предаваться с ним похоти.
Всё вокруг ещё больше потускнело и поблекло. Бледная и дрожащая Авелин посмотрела в сторону окна, за которым продолжал лить дождь.
Сверкнула молния. На землю обрушился гром.
Словно сквозь туман сна Авелин продолжала слышать обрывки фраз, в которые не хотела вникать, частое дыхание Радана и довольный смех Велии.
«Странно… Почему он её не кусает? – неожиданно для себя подумала Авелин. – Не хочет портить ей кожу? Заботится?»
Боль с новой силой впилась в Авелин. Она раздирала её, будто острыми стальными когтями.
Ей чудилось, что она является всего лишь пылинкой в бесконечном космическом пространстве. И ни шаг вправо, ни шаг влево, ни назад, ни вперёд, ни поворот, ни прыжок не могли помочь изменить хоть что-то. Всё едино. Они грани одного целого – боль и пустота. Пустота и боль. Авелин чувствовала себя ценной, словно бокал дешёвого вина.
Громкий и протяжный стон Велии и рычание Радана явственно дали понять, что те синхронно закончили.
– Пташка, – откинув волосы за спину, оголяя тем самым грудь и плечи, мягко произнесла Велия. – Ты только посмотри, Радан, как она грустна. Ей одиноко. Может, позовём к себе? Повеселимся втроём? – она беззаботно рассмеялась.
Поднявшись на локтях, Радан пустым и каким-то туманным взором посмотрел на Авелин, отчего в неё будто вонзились сотни стрел. Подавляя в себе крик боли и отчаянья, она из последних сил встала и бросилась прочь из комнаты. Последнее, что донеслось до её слуха, были ядовито сказанные слова Велии: «Слабачка! Ты всегда была тряпкой!»
Ноги плохо слушались Авелин. На последних ступеньках лестницы она споткнулась и упала. Она не хотела подниматься. Она хотела раствориться. Исчезнуть. Умереть. Лишь бы не чувствовать. Не слышать. Не видеть. Не быть…
– Радан… За что? – шёпотом, сквозь рыдания.
Его забрала совсем не та, которой она испугалась.
Услышав непонятный шум на втором этаже, Авелин, покачиваясь, встала. Она не могла больше оставаться в этом доме. Он давил на неё прессом. Выталкивал. Гнал. Каждая вещь будто вопила ей: «Прочь, уходи, тебе здесь не рады».
Босиком выбежав за входную дверь, она замерла, а затем потерянно побрела по мокрой, устеленной раскидистыми лужами тропинке. Ледяные капли дождя, словно оставляя шрамы на коже, пытались погасить пожар чувств в потерянной душе, но даже всем водам мира это было не под силу.
Бесцельно плетясь меж высоких деревьев двора когда-то гостеприимного и родного дома, Авелин ощущала себя поломанной игрушкой, к которой хозяин потерял всякий интерес. Как ни чини, как ни украшай, она была ему безразлична. А ведь кажется, что вот он – порог, когда-то бывший для неё самым важным. Но в этот раз на нём нет любящего владельца – её мира и дыхания, готового обогреть, отремонтировать. И кажется, что он рядом, за дверью; что придёт, стоит лишь позвать... Но нет… Он не откликнется даже на зов, полный боли. Теперь у него есть другая кукла – новая, неизведанная, манящая. А старой место на дне урны.
Авелин остановилась. Подняв лицо к небу, она прикрыла глаза и сжала плечи. Сильный порыв ветра заставил её ещё сильнее затрястись от холода. Окружающий мир был, как никогда враждебен. Морозен и пуст, как бескрайние просторы Арктики. Но при этом Авелин ощущала нечто сродни дежавю. Ровно такие чувства заполняли её душу, когда она потеряла дочь. Когда она отреклась от Господа, в которого совсем недавно вновь поверила. Теперь же она не знала, во что верить. Она потерялась в хитром сплетении судеб, как ребёнок, на секунду отдалившийся от матери, растворяется в толпе. Но всё же она была уверена, что выход ещё есть. Ведь он всегда существует. Необходимо лишь начать его искать, как он сам тут же откроет нараспашку все двери. Путь к нему может быть долог и тернист. Дорога будет проверять идущего на прочность, и если путник не упадёт, а, упав, сумеет подняться и, не оборачиваясь, шаг за шагом продолжить двигаться вперёд, то он обязательно дойдёт до её конца. Выйдет из лабиринта, из тьмы. Но сейчас… В Авелин не было решимости и желания. В ней не было ничего, кроме боли и пустоты.