Авелин кивнула и слабо улыбнулась. Весь её вид ясно говорил: она не будет ни во что верить, пока он не скажет, что это правда. Она не будет верить никому, кроме него. Он был для неё больше, чем правда. Он был для неё важнее правды. Если он скажет, что сейчас день, она, не задумываясь, в это уверует – по-настоящему, искренне. Если надо, она истинно увидит небо – голубое-голубое – и почувствует на себе тепло лучей солнца. Она поверит.
– Да, – нервное вздрагивание в её пальцах.
– Я сдержу данное тебе слово, – улыбка через силу. – А также и то, что ты будешь счастлива... С дочерью.
Мороз пробрал его до костей. Мысли помутнели, словно увяли. Душа разорвалась в клочья.
«Самый лёгкий шаг – последний».
Не успела Авелин удивиться, опустить взгляд или что-то сказать, как Радан резким и точным ударом вонзил ей кинжал прямо в грудь. В самое сердце.
Авелин вздрогнула. Её пальцы непроизвольно разжались. Чёрные птицы закричали, разрезая хрустальную тишину.
Радан вынул кинжал и небрежно кинул его на землю. Движения его были механические, быстрые.
Авелин обмякла. На её светло-бежевом плаще капли крови, точно бусинки, начали проворно рисовать большую кляксу, похожую на раскрывающийся бутон гвоздики.
Заботливо покачивая не девушку на руках, а свою спасённую для Рая душу, будто маленькое дитя, Радан опустился на колени.
– В руках моих и горечь, и тоска, – тихо, словно шелест ветра, запел он Авелин на ухо песню, которую исполнял ей всего пару недель назад ночью, желая успокоить и убаюкать. – Но кто же ты, моё пугливое виденье? – бережно стал поглаживать ладонью светлые волосы. – О, как хотел взглянуть в твои глаза,
Узреть в них страсти пробужденье.
Спи, моя пташка, спи сладким сном.
Звёзд ты не слушай, ночи тихий звон.
Лунный свет для тебя приглушён,
И пусть приснится тебе добрый сон.
Сберегу твой покой, будет вечен он,
Спи, моя пташка, спи сладким сном.
Радан замолчал и только после этого осознал, что с приоткрытых губ Авелин – для него всегда сладких и мягких, будто сахарная вата, – больше не срывается дыхание, даже самое слабое и почти неслышное. Оно исчезло. Пропало навсегда. Больше никто и ничто его не воротит.
Её пульс затмила кладбищенская тишина.
Её огонь в груди безоговорочно погас.
Смерть пришла за Авелин и, коснувшись ледяным дыханием её тела, равнодушно смыла со щёк невесомый румянец жизни. На лице – овальном и бледном – застыла блеклая тень боли, но выражение его было умиротворённым. Лишь глаза... Карие глаза, до этого всегда дарившие Радану желание дышать полной грудью, жить и бороться, сейчас медленно, капля за каплей его уничтожали. Они были пусты. В зрачках замёрзло звёздное небо.
«Мёртвая».
Отчаянье. Злость. Агония.
«Почему она?»
Радан обнял любимую, пытаясь её согреть. Он хотел обмануться, уверовать в то, что она спит. Всего лишь спит у него на руках, а он бережёт её сон. И совсем скоро, через минуту или пару часов, она откроет глаза и как прежде ему улыбнётся, расскажет, как небо прекрасно, нарисует картину, а быть может, и две. Но она будет рядом. Живая и тёплая. Его и только его.
Но, как Радан ни старался, обмануться у него не получалось. Жизнь его опустела. В ней сохранился лишь горький дым отравы, царапающий лёгкие.
Скорбь. Звериная тоска затопила его разум и душу.
Он слышал обрывки фраз, но у него не было желания в них вникать.
Туман саваном стал устилать землю.
Услышав позади себя размеренные тяжёлые шаги демона, Радан зарычал. Он не желал никого подпускать к своему угасшему солнцу, позволять кому-либо не то что трогать – смотреть на него.
– Последняя минута. Не допусти, чтобы смерть Авелин была напрасной.
Вдох-выдох. Всё внутри испепелилось.
Заботливо поправив Авелин шарф, Радан аккуратно положил её на землю. Поцеловал в лоб. Смежил веки и в последний раз вдохнул её аромат. А после, сжав кулаки, резко встал. Порывисто обернувшись к Зоарху, вырвал из его лапы чёрный сосуд и, не думая ни о чём, заглушая все свои чувства, залпом выпил содержимое. В эту же секунду он почувствовал: тёмная сила начала, как цунами растекаться по венам, а голову и позвоночник жгло покалывание, точно от сотни накалённых игл.