– Я спросила: почему мы можем общаться и отчего его отражение в зеркале… было немного странным, – сложив руки на груди, Милена прищурилась.
– И он ответил: потому что мы мертвы? – покачав головой, Авелин слегка улыбнулась.
– Да, – кивнула Милена. – И ушёл.
– Это в его духе, – сладкая боль действовала как наркотик. Дурманила и затягивала в эйфорию. – Сам себе на уме. Его трудно понять, ибо он никого не подпускает к себе близко.
– А тебе бы хотелось, – коснувшись ладонью стекла, Милена пристально посмотрела на неё, – стать ему ближе?
Авелин дёрнулась, точно от удара кнутом. Сердце пропустило удар.
– Это не имеет значения, – в голосе, словно на ветру, задрожали тонкие льдинки, в то время как в душе боролись чувства собственного достоинства и женского одиночества.
Нервно скинув с себя лаковые туфли, Авелин запрыгнула на подоконник. Ощутив, что её заметно трясёт, накрыла ладонями предательски подрагивающие колени.
– А почему… – задумчиво и робко. Вдох-выдох. – Ты сказала, что отражение Радана было странным? – рискнула она спросить. – У меня такое же? – испытующий взгляд.
– Нет, у тебя другое – чёткое. У него же на какой-то миг оно расплылось, а его тело будто окружил… свет? Ореол? Или что-то очень на это похожее. И он стал расслаиваться… Трудно описать, это надо видеть. Прежде ни с чем подобным я не сталкивалась. Ты знаешь почему у Радана такое могло быть с отражением? – угольно-чёрные ресницы взлетели вверх.
– Нет, – слукавила Авелин, посчитав, что это, возможно, связано с его болезнью, о которой ей как-то рассказывали Леон с Велией. Она им особо не верила, потому как всё походило на кошмарную сказку для детей. Да и Авелин никогда не сталкивалась с Раданом, застигнутым очередным приступом, а тот, в свою очередь, промолчал, когда она однажды решилась его спросить о болезни. Лишь посмотрел на неё сердито. Но сейчас Авелин на миг усомнилась. На сердце стало скверно. – Тебе, видимо, показалось, – прошептала она, решив верить своим глазам, а не чужим.
– Мне не померещилось, – упрямо заявила Милена. В голосе прозвучала вспышка гнева.
– Но ты ведь сама сказала, что отражение было таковым всего какую-то секунду. Мало ли, у тебя, – Авелин взмахнула рукой, – на той стороне произошёл некий сдвиг.
Закатив глаза, Милена недовольно фыркнула. В утонувшей во мраке комнате повисла тишина, нарушаемая шорохом угасающего мелкого дождя. Авелин спрыгнула с подоконника. Приметив на тумбочке спички, не стала включать свет и зажгла на письменном столе оплывшую и наполовину сгоревшую свечу. Поставила её на подоконник. Смотря на дрожащий огонь, погрузилась в воспоминания, в которых Радан крепко прижимал её к себе, желая успокоить, прогнать слёзы и боль. Совсем скоро Авелин забыла, что в спальне ещё кто-то есть. Реальность растаяла, как предрассветная дымка.
– Сколько тебе лет? – спросила Милена, и её голос резанул слух Авелин. Неохотно выныривая из ушедших дней в настоящее, она с тоской посмотрела на старый дуб, одиноко стоящий меж сосен и клёнов, вздымающихся зелёными волнами.
Повернувшись к зеркалу, Авелин горько усмехнулась.
– Двадцать один.
Милена кивнула и задумчиво стала теребить прядь волос. Тень от длинных и густых ресниц нежно лежала на её овальном лице, слегка приоткрытые губы безотрадно уходили уголками вниз. Волосы густой и тяжёлой волной спадали с плеч на грудь, а оттуда к бёдрам.
«Она, наверное, была моего возраста, когда дыхание смерти коснулось её тела, оставив его тленом в вечности».
Душа Милены чудилась Авелин полуразрушенным городом, с заброшенными домами, зияющими пустотой разбитых окон-глазниц, с искорёженными стенами и слетевшими с петель дверьми. Городом, пропитанным океаном слёз и боли.
– Кто такая Айми?
Слабая улыбка Авелин, обретая цвет пепельной розы, поблекла, взгляд потух и уткнулся в одну точку. Боль с новой силой ворвалась в грудную клетку, стремясь сломать хрупкие рёбра. В горле образовался ком, перекрывая дыхание. В глазах защипало.
«Она видела. Она слышала».
– Моя дочь, – глухо. – Она умерла, когда ей было пять лет.
В Авелин вдруг откуда ни возьмись вспыхнула слабая надежда на то, что однажды, когда Милена освободится от своих оков и упокоится с миром, то сможет на небесах передать Айми, как она – её мама – корит себя по сей день, что подвела, не уберегла. Не смогла спасти и оградить от зла.