– Не знаю, может, у него не было выбора.
Лиз остановилась. Остальные последовали ее примеру, но никто ничего не сказал.
– А ты, Эней, что скажешь? – спросила наконец Лиз. – Ты молчишь уже несколько часов.
– Возможно, твой отец получил послание от богов, – сказал Эней.
Брисеида осторожно, чтобы не потерять равновесия, повернулась к молодому спартанцу. Его лицо было таким же напряженным, как и голос. Он кивнул головой в знак слабого одобрения.
– Жертвовать, чего требуют от нас боги, иногда бывает трудно, но только они знают, что нужно делать.
Воспоминания о смерти Касена, лучшего друга Энея, обрушились на Брисеиду, когда она увидела покрасневшие глаза молодого спартанца. Девушка сжала челюсти. Эней старался держаться мужественно, но жертва, которую он считал обязанным принести своим богам за успех их похода, тяготила его сердце.
– Мы не уделили времени, чтобы должным образом почтить память твоего товарища по оружию, Эней, – серьезно сказал Менг Чу. – Он умер, чтобы защитить нас от Элиты, он заслуживает уважения.
– Идем дальше, – объявил Оанко, – я спою для него.
Они снова начали идти, и Оанко затянул прекрасную жалобную песню.
Его длинные, гладкие черные волосы развевались на ветру, а мощный баритон плыл сквозь бегущие по небу облака. Брисеида была поглощена пронзительными эмоциями песни, которая превратила боль утраты в возвышенную оду жизни. Она забыла о своих ноющих лодыжках, икрах и бедрах, дрожащих от усталости после долгого подъема.
Они шли уже целую вечность. Часы тянулись, не поддаваясь счету, и путники потеряли всякое представление о времени. Солнце им не помогало: оно двигалось по небу почти безучастно, освещая замки тумана то сумеречно-розовым, то оранжевым оттенком заката. Долгое время они шли, ничего не говоря, сосредоточившись на пустоте и своем неопределенном будущем. Пристально глядя на свои ноги, Брисеида наблюдала, как ее сандалии периодически меняли цвета, а ее продвижение вперед сопровождалось такими ужасающими скрипами в тишине неба, что они окончательно зародили в ее душе сомнения. Они действительно куда-то идут? Есть ли какой-то смысл во всем происходящем?
Свет меланхоличной, но полной надежды песни Оанко оживил их веру. Они очень нуждались в ней, и у них не было другого выбора, кроме как идти дальше, надеясь, что невидимая тропа приведет хоть куда-нибудь.
– Это было прекрасно, спасибо, – сказал Эней, когда ветер унес последние ноты. – Теперь моя очередь спеть что-нибудь. Пять лет назад я провел свою первую большую военную кампанию с Касеном. Нам едва исполнилось по двадцать лет. Мы отправлялись на передовую афинской армии. Никто и никогда не видел столько спартанцев, марширующих строевым шагом, и мы попали в бурю, такую, что вся кожа скрипела от песка. Мы с Касеном придумали небольшую песенку по этому поводу.
В мелодии, которую он пел во всю мощь своих легких, не было ничего грустного. Она была близка к чарующим напевам, которые они слышали в военном лагере в Древней Греции, и могла бы быть прекрасной, если бы Энею медведь на ухо не наступил.
В знак уважения к его умершему другу они слушали молча.
– Очень красиво, – неуверенно сказала Лиз, когда он допел.
– Да, очень трогательно, – негромко добавил Энндал.
Леонель резко затормозил и повернулся к Энею, и все вынужденно остановились.
– Честное слово, Эней, ты поешь отвратительно. – Брисеида напряглась, но Эней улыбнулся, а затем рассмеялся.
– Откровенно говоря, мне все равно. Я на несколько веков старше вас всех, и как предок заявляю, что имею право петь все, что мне нравится! Вот одна из песен, которую придумал командир моей группы.
И он запел вторую балладу во всю мощь своих легких, совершенно безумную и необычную.
– Он не только не умеет сражаться, но и петь, – пробормотал Менг Чу.
– И все же в тишине идти было не так уж и плохо! – заметил Леонель.
Тут Эней заголосил громче. Леонель запел военный марш, который он выучил в прошлом году, когда находился в окопах Первой мировой войны.
– Эй, а не пора ли уже замолчать? – крикнула Лиз, идущая впереди.
– Вы, белые, один краше другого, – проворчал Оанко, а затем запел новую песню, на этот раз гораздо более агрессивную и пронзительную.
– Оанко! – воскликнула Лиз.
– Вас невозможно слушать, поэтому я импровизирую!
– Ему не хватает воспитания, – пробурчал Менг Чу.
И он добавил к неловкому трио заливистый гимн китайской выдержанности. Улыбаясь, Энндал добавил свою средневековую песнь, и, поскольку никто не хотел уступать, возникла полная какофония. Оставалось только одно решение – присоединиться к небесному концерту: Брисеида в свою очередь запела «Frère Jacques, sonnez les matines», как будто эта мелодия должна была открыть дверь в рай.