Народ расходился с площади. Люди перекликались, спрашивая друг друга о ночлеге. И Кхэу вдруг сообразил, что ему тоже негде спать эту ночь, а вдобавок почувствовал зверский голод. Он припомнил совет всеведущего парня с седлом: «На базаре непременно зайдите в харчевню у фонарного столба; там креветки, рыбный соус, соленья — пальчики оближешь!»
Оглядевшись, он увидал в кругу света у торчавшего неподалеку столба прилавок, уставленный голубыми фаянсовыми пиалами, они были полны красными лоснящимися креветками. Сладкий дух сваренных с приправами креветок защекотал ноздри. Подойдя к прилавку, он неожиданно признал в старике, деловито нарезавшем на доске жареное мясо, сапожника, который днем починял его сандалии.
— Вы здесь, дедушка? — улыбнулся Кхэу. — Расстались, значит, с ботинками и сандалиями?
— Добрый вечер, товарищ! Милости просим. Отведайте нашей стряпни. У меня уж так заведено: как стемнеет, бросаю сапожничать, дом оставляю на дочку, она все равно в кафе у нас главная, а сам — сюда, на базар, помочь моей старухе.
— Выходит, мне повезло. В один день повидал все ваши три «предприятия». Не трудно ли вам разрываться натрое? И вы и жена вечно в бегах…
— Ох-ох-ох! А кому ж без хлопот достается пропитание да одежка? Что-то я про такое и не слыхивал. Ну, да мы уж привыкли. Скоро закончится базар, мы со старухой приберемся и — домой, к дочке. У нас здесь дела идут хорошо, сюда — с полными коромыслами, отсюда с пустыми; сколько ни наготовим — все расходится без остатка.
Рядом, за столиком с закусками и стопками водки, царило шумное веселье. Мужчина, сидевший лицом к Кхэу, рассказывал какие-то смешные истории о своей работе в Третьей зоне[167]. Другой, — Кхэу видел только его спину, — стараясь перекричать всех, повествовал о сложных делах в Бакзианге[168], о борьбе с карателями и заодно делился с соседями ценнейшими мыслями насчет уборки и сокрытия от неприятеля риса осеннего урожая. Третий их приятель касался только местных вопросов и поносил на чем свет стоит какого-то «осла с золотыми зубами», который никак не мог наладить питание для проезжающих.
Еще одна компания сидела на скамейке у самой дороги. Они уже отужинали и теперь, ковыряя во рту зубочистками, спорили: нанимать ли им отдельную лодку или везти свой груз вместе со всеми. К этому городку сходилось несколько дорог из свободных районов Вьетбака[169], и потому народ здесь встречался самый разный.
А по шоссе все шли и шли люди — с факелами, с фонарями. На обочинах жгли обрезки резины и старые автомобильные покрышки. В неясных багровых отсветах огня виден был стлавшийся по земле горький густой дым. Темными силуэтами мелькали люди. Они окликали друг друга, громко пели и смеялись. Поодаль, у костра, плясали девушки и парни. Все это вдруг напомнило Кхэу ночные праздники, когда народ встречал солдат, взявших штурмом французские форты на дороге номер четыре[170].
— Дедушка, — спросил он, — не знаете ли, где здесь можно переночевать?
— Сейчас это очень трудно, — покачал головой старик. — В каждом дому полно постояльцев. Приезжие еще днем сговорились. Можно, конечно, у меня в мастерской переспать. Там, правда, тесновато да и неприбрано. Но ваши товарищи не брезгуют, останавливаются…
Кхэу, само собою, раздумывать не стал. Он попросил у старика разрешения пойти вперед; надел вещмешок и вышел на дорогу. Купив на всякий случай два пучка бамбуковой лучины, он вскоре шагал уже по шоссе.
Винь увидала Кхэу издалека и окликнула его:
— Ну, как базар?!
— Базар-то что, главное — поел на славу в вашей харчевне. Сто лет не пробовал рыбы с креветками. И вообще, мне сегодня везет: отец ваш позволил даже переночевать у него в мастерской.
167
169
170