Нам, конечно, радовался вместе со всеми, но в глубине души его затаилась смутная тревога. Хотя спроси его кто-нибудь об этом, он, пожалуй, не знал бы, что и ответить. Прекращение огня двадцать седьмого июля совпало с отмечавшимся по всей стране Днем раненых. И Нам вспомнил опять, как он, здоровый и невредимый, когда-то воевал с врагом. Потом стал раздумывать о недавней поре, когда на горе Коке сторожил самолеты. Что же сулит ему, Наму, новая жизнь? Ведь налеты кончились и незачем больше трезвонить в рельс. Надо заняться каким-нибудь стоящим, важным делом. Повсюду начнется строительство, и людей не будет хватать, да только куда ему деваться со своим увечьем?..
Весь день Нам просидел на горе, еще боясь, как бы не нагрянули самолеты, по старому их обыкновению! Особенно он возмущался поведением автомобилей, — грузовики с легковушками разъезжали по шоссе без малейших мер предосторожности! Катили среди бела дня, гудели… Ведь случись тут самолету, звони не звони, беды не предотвратить. Да и земляки хороши: разгуливают по улицам почем зря!.. Самолетный сторож забыл, что сегодня базар собрался в дневное время; впервые за два года ему не пришлось бить в рельс ни утром, ни вечером, объявляя начало торгов!.. От гула тяжелых грузовиков Нам то и дело вздрагивал…
День ото дня в городе становилось все многолюднее. Повсюду виднелись красные флаги и еще голубые флаги с белым голубем мира. Люди слонялись по улицам без дела. Глядя на них с горы, можно подумать, что там бегают муравьи… Сколько уж лет не доводилось людям так, без оглядки, гулять по солнышку. Мост из лиан, переброшенный через речку Зиабай, весело раскачивался на ветру, будто гамак.
А Нам все сидел на горе Коке который уж день подряд и ни разу не зазвонил в рельс, чтобы объявить тревогу. Самолетный сторож копал маниоку. Когда он принес несколько клубней домой, жена сказала:
— Ты бы уж спустился к нам насовсем. Для чего, скажи на милость, тебе торчать наверху?
Нам понимал, что жена права. Да и спуститься с горы было проще простого. Но что ему делать внизу? Возиться с ребенком, покуда жена на базаре? Но разве это занятие? Нет, ему нужно настоящее дело…
Только пришлось Наму все равно, как вернулся он домой, сидеть с дочкой. Конечно, жизнь стала спокойнее. Ел он дважды в день, как и в военную пору, но еда была свежая, что называется, с пылу с жару, да и есть можно в любое время, когда душа пожелает. Не надо больше водить биноклем вдоль горизонта, обшаривая землю и небо. Ничего не скажешь, жизнь дома легче. И жене тоже спокойнее: дитя присмотрено и ухожено, хочешь — и на дальний базар можно сходить, а потом, днем торговля идет бойче, и в рядах шумно и весело, не то, что прежде.
Со временем Нам привык жить без самолетов. А когда случалось ему заглянуть на базар, соседки тараторили наперебой:
— Спасибо вам, вот как жену выручаете. Пока вы с дочкой, она теперь поспевает и на дальние базары.
— Так-то оно так, — возразила в ответ другая, — но раз уж нет бомбежек, можно Ти к соседям пристроить, а то и дома оставить одну — не пропадет. Мужчине в няньках скучно…
Но потом самолетный сторож услыхал слова, запавшие ему в душу: «Народ вон как радуется, — одним словом, мир. Теперь самолетам конец. Летай они по-прежнему, и мы б собирали для сторожа по сорок кило риса в месяц…»
Нет, люди не попрекали его! Но и не сказать ему этого не могли. И Нам решил тотчас искать работу. Горсовет, желая помочь фронтовику-инвалиду, предлагал ему службу полегче в каком-нибудь учреждении. Но он предпочел ставить соседям жилье. Благо теперь строились целые улицы новых, крытых листьями домов со стенами из плетеных матов. И на базаре одну за другой ставили новые харчевни, где подавали отменный фо[182], и поодаль вырастали ларьки да лавки. В центре города начали возводить здания разных предприятий и учреждений. И Нам теперь целыми днями плел маты, ставил столбы, настилал крыши из пальмовых листьев. Гулко ударялись оземь вязанки бамбука, свистели ножи, нарезая дранку, громыхали взрывы — это выкорчевывали динамитом сосновые пни на холме у старой больницы. Повсюду разворачивалось строительство.
Соседом Нама был водитель грузового велосипеда. Деревня, откуда этот человек был родом, в войну осталась на оккупированной территории, и он перешел в освобожденный район, раздобыл велосипед и стал водителем, обслуживая наши войска. Когда он вернулся из-под Дьенбьенфу[183], то хвастался всем и каждому: «У нас, соседи, полезных изобретений — хоть пруд пруди. Вот вам, к примеру, — грузовой велосипед. Бывало, везешь на нем на фронт целых три центнера, и хоть бы что. Трофейные грузовики, американские, берут три тонны; значит, один грузовик равен десяти велосипедам, и вся хитрость. Только грузовику подавай бензин да хорошую дорогу. А велосипед обходится за день горсткой риса, и дорога ему везде, где пройдет человек, — по горам ли, по лесу, вброд через ручьи и реки. Нет уж, вы как хотите, а без грузовых велосипедов нам бы врага не одолеть!..»
182
183