Жена — она выучилась китайской словесности от отца и старших братьев, а затем и муж шлифовал ее познания, — наклонив голову, пыталась представить себе, как мчались когда-то по долгим дорогам всадники и колесницы — от города к городу, от заставы к заставе, торопясь доставить в столицу редкостные кушанья.
Но шутливый от природы нрав ее взял верх, и она, передернув плечами, засмеялась:
— Это еще не все, главное, мы с тобой поняли, дорогой, каково нынешнему чиновнику начинать свою карьеру в уезде Тхатьтхань.
— Будь проклят здешний уезд и жирные утки! Чтоб они все околели! Хотя, дорогая, я убежден, не будь тут уток, с меня бы непременно потребовали еще что-нибудь — одушевленное или неодушевленное. Вымогателям-то что, ведь их не убудет! Ты не слыхала, как в свое время уездный начальник из Каулока почтительно слал правителю округа — вернее, его коню — свежие травы и листья бамбука? Представляешь, встретились они, сели — выпивают и закусывают, разговор идет все больше о возвышенном; вдруг правитель ему и говорит: «Слыхал я, у вас в уезде трава и бамбук содержат много азота. А азот, я сам проверял, весьма полезен для пищеварения моего коня». Каково, а?..
За разговорами они не заметили, как наступила ночь. Собираясь уже ко сну, жена сказала:
— Слушай, я, кажется, придумала, как нам справиться с этим утиным бедствием.
— Брось шутить. Спи!
— Да я вовсе не шучу. Мы…
Муж сурово глянул на нее. Она засмеялась:
— Хорошо, хорошо — завтра!.. Утром я отправляюсь в город и закупаю две сотни уток, самых тощих. По одному хао за голову. Привожу их сюда и выпускаю в болота Чакнят. Чувствуешь, к чему я клоню?.. Нет?.. А еще слывешь знатоком уток! Птица эта бывает жирной и вкусной, когда живет в воде. Если же ее держат в лугах да огородах, мясо у нее дурно пахнет.
Теперь муж явно был заинтригован.
— Так вот, — продолжала она, — если любую утку привезти в Чакнят, чтобы она привыкла к тамошнему воздуху, плавала в водах Чакнята и находила корм на болотах, она явно станет чакнятской уткой. Ты со мной согласен? Или, может, боишься, что это будет обман?
Он молчал.
— Тебе ведь и невдомек, что я ездила в Чакнят и все разузнала на месте. Болота там, как мне объяснили мыонги, огромные; чуть ли не двести мау[74]. Все поросло тростником и лесом, а под водой меж корнями полно креветок, рачков, личинок и прочей живности. Мыонги сами креветок не ловят, все достается уткам. Потому-то у них и вкусное мясо. Ну, что скажешь?
— Да-а, задумано неплохо; только слишком уж дело сомнительное. И не к лицу мне такое, с позволенья сказать, занятие. Хорошо бы, конечно, что-нибудь изобрести. Нам надо, собственно, протянуть до конца года, а там уж удобно будет просить о переводе… Чертовы утки! Чую, мне все равно из-за них головы не сносить.
Он задумался. Потом вздохнул:
— Понимаешь, дорогая, я, может, и согласился бы… Да откуда у нас деньги на уток? И где, скажи на милость, взять столько уток?..
С тех пор, когда долгими осенними и зимними вечерами муж, пытаясь отвлечься от обуревавших его забот, играл на лунном дане чувствительные мелодии, жена лукаво поглядывала на него и читала нараспев две строчки из «Киеу»:
Муж не подавал вида, но ему-то, великому эрудиту, стихи эти явно должны были резать слух.
«ЗАПАД ЕСТЬ ЗАПАД, ВОСТОК ЕСТЬ ВОСТОК…»
Почтеннейший Хо слыл человеком старого закала. Он бегло читал по-китайски, красиво чертил иероглифы и даже изъяснялся частенько на китайский манер[76]. В наш суетный век, когда все вокруг помешались на коммерции, почтеннейший Хо, чтоб не отстать от жизни, тоже надумал заняться торговлей и открыл, как он привык выражаться высоким штилем, «зельницу», а по-простому — лавку, где продавались бальзамы и снадобья китайской медицины. И место для своего заведения он выбрал, конечно, не где-нибудь в захолустье, а посреди такого просвещенного и важного города, как Ханой. В день открытия лавки возле дверей ее часа три кряду искрились и громыхали шутихи и хлопушки, приветствуя горожан и возвещая всем, а особенно хворым, где и у кого уготовано им исцеленье.
Хо был человеком приветливым и обходительным, и вскоре заведение его отбоя не знало от посетителей. Конечно, клиент клиенту рознь. Больные шли за рецептами и лекарствами, знакомые либо приезжие желали завести полезные связи, а прохожие заходили выпить чашечку чая, затянуться из кальяна крепчайшим лаосским табаком да почесать языки.
76
До 1917 года во Вьетнаме существовала система конкурсных экзаменов, на которых сдавали предметы, входившие в традиционный курс конфуцианского образования, строившегося на китайской словесности. Лица, выдержавшие экзамены, могли занимать различные должности, преподавать и т. п. Система эта во многом была схоластической и устаревшей.