На больном участке деревья не только обнажились, но и так изменили форму, что Тааль не узнала их пород. Трава была точно выжжена каким-то немыслимым пожаром — мгновенным и охватившим маленькую площадь; однако стволы не казались обугленными, нигде не виднелся пепел, а почва приобрела желтовато-серый цвет и покрылась трещинами. Тааль кружила над этим местом, недоумевая: она впервые решилась спуститься настолько низко к участку, охваченному такой вот пугающей болезнью, и теперь не могла понять, в чём её причины. Боль, волнами исходящая от земли, тяжелила ей крылья, лишала сил — случилось нечто дурное и тёмное, но что именно?… Неведомая зараза не распространялась сплошным потоком, а очагами прорывалась то тут, то там; никакая древесная болезнь на памяти Тааль не вела себя подобным образом.
Надо обратиться к Ведающему — прав был отец, когда советовал ей это. Она сегодня же полетит к нему.
Пока Тааль задавалась вопросом, могли ли так повредить лесу какие-нибудь новые в их местах паразиты-древоточцы, на границе здорового и заражённого участков обозначилось шевеление. Тааль пригляделась и различила чёрное пятнышко, переползавшее из одной косой древесной тени в другую. Не может быть…
В ужасе развив самую большую скорость, на какую только была способна, Тааль снизилась и сложила крылья. Иссушённая земля обожгла ей ноги, и она разжала когти, стремясь сохранить равновесие.
«Пятнышко» оказалось другой майтэ, небольшой и совсем юной. Её округлое тело покрывало блестящее оперение — густое и такое непроницаемо-чёрное, что Тааль вспомнила о матовой, без оттенков, черноте бессловесных воронов. У основания шеи перья заканчивались, открывая белую кожу; на лице под ворохом чёрных же локонов сурово сверкали огромные зелёные глаза. Майтэ была красива чужеземной, дикой красотой, но сердце Тааль сжалось не от восхищения, а от боли: незнакомка неуклюже переваливалась, беспомощно волоча по земле крыло, насквозь пронзённое стрелой. Покосившись на Тааль, она невозмутимо продолжила путь — не издала ни звука. Тааль на её месте, должно быть, уже спела песнь боли, встревожив всю округу.
— Погоди! — Тааль подбежала и клювом взялась за древко стрелы. Чёрная майтэ поморщилась и отпрянула.
— Не надо, — голос у неё был с хрипотцой — не певческий, но приятный и звучный. — Я пыталась её вытащить. Бесполезно.
— Кто сделал это с тобой?…
Незнакомка ответила не сразу, для начала смерив Тааль оценивающим взглядом — будто проверяла, стоит ли ей доверять.
— Кентавры, конечно. В мире нет лучников лучше.
— Но кентавры не враждуют с такими, как мы, — изумилась Тааль.
— С такими, как ты, — быть может, и нет, — и раненая продолжила путь: видно было, что каждый шаг даётся ей с трудом. Оправившись от смятения, Тааль снова догнала её.
— Но куда ты идёшь? Поблизости нет гнездовий…
— К своим, — майтэ упрямо тряхнула головой. — Наши целители вытащат её. Сумей я лететь, я бы не шла пешком.
— Но к нам ближе, где бы ты ни жила… И у нас тоже хорошие целители, — Тааль помедлила, надеясь не показаться дерзкой. — Я не сомневаюсь в твоей храбрости и выдержке, но не могу оставить тебя вот так. Моё гнездовье на Высокой Лестнице.
— Я слышала о ней… Странное место для жилья, — с сомнением протянула незнакомка, и её лицо вновь исказила гримаса боли. — А впрочем, благодарю тебя, — добавила она, смягчившись. — Но не понимаю, как ты намерена мне помочь. Разве что поползёшь вместе со мной, точно жалкая гусеница…
Тааль с облегчением выдохнула — она почему-то ужасно боялась, что чужеземка не согласится. Среди её соплеменников встречались такие же гордые майтэ — в любой помощи они видели унижение.
— Жди меня здесь, я всё улажу. Туда и назад, — она расправила крылья, готовясь взлететь, и сразу смутилась от своей оплошности: — Прости, я забыла спросить твоё имя… Я Тааль.
— Гаудрун, — кивнула чёрнопёрая. — Честь летать с тобой, Тааль… Вот когда понимаешь, — она через силу усмехнулась, — как мало смысла бывает во всех этих вежливых фразах.
На зов Тааль откликнулись двое стражей-воинов — Гвинд и Руоль, которые как раз несли караул и скучали, нарезая круги возле Высокой Лестницы. Тааль знала их обоих чуть ли не с той поры, как вылупилась из материнского яйца, и оба были достаточно рослыми, чтобы воплотить её замысел. По её просьбе они позаимствовали у целителей искусно сделанное покрывало из прессованной травы и, зажав его в когтях, легко доставили Гаудрун к гнездовью. Юный Гвинд (о таких говорят — «недавно расстался с пухом») заметно робел перед чужеземной красавицей с простреленным крылом, зато Руоль выпятил грудь, распушил золотисто-коричневые перья и вообще весь полёт старательно хорохорился. Гаудрун, впрочем, не обращала на его потуги никакого внимания.