— Оль, а очки зачем? Зрение испортилось? — тревожно спросила Полина.
— Да нет, это так, для красоты. Стекла простые. Пойдем уже, а то нас тут совсем затолкают. Ты одна приехала?
— Да нет, конечно, я с Ленкой Куприяновой. Она у нас настоящая бизнес-леди. На собственной машине рассекает.
— И как это она согласилась ехать встречать меня? — усмехнувшись, спросила Ольга. — Мне всегда казалось, что эта мадмуазель меня, мягко говоря, недолюбливает.
— Брось ты, Олька! Столько лет прошло.
— А ты, Колобок, все такая же. Все-то у тебя хорошие, все добрые и замечательные. Ну, да Бог с тобой, где там наша третья?
Ленка стояла чуть поотдаль от толпы, насмешливо наблюдая сцену под названием «Трогательная встреча после разлуки». Ольга подошла к ней и крепко обняла, обдавая облаком дорогого парфюма.
— Ну, привет, Куприянова! Ты, наверное, удивишься, но я на самом деле безумно рада тебя видеть!
— Нарисовалась-таки! — улыбаясь, сказала Ленка и тут же недовольно добавила: — Мы с Колобком уже целый час здесь торчим. Надоело — сил нет! Пошли уже.
Стремительная легкая белая «Ауди» быстро мчалась в сторону Ленинградского шоссе.
Полина вглядывалась в темноту. За окошком проносились плакаты с красивыми стюардессами, призывающими летать компанией «Трансаэро», рекламы загородных коттеджей и таунхаусов, стоящих в живописных местах на берегах речек и озер. Голые сиротливые деревца потряхивали озябшими за долгую зиму ветками; черные размытые последним дождем сугробы топорщились по обочинам, как корявые пни. Мутная безжизненная луна лениво проглядывала сквозь серые лохматые обрывки облаков, несущихся наперегонки по черному небу. В салоне же было тепло, уютно; хрипловатый голос Криса Ри тихо и убаюкивающе лился из колонок. Полина прикрыла глаза. В ее жизни, такой предсказуемой и такой размеренной, в последние несколько дней начало происходить что-то странное и пугающее. Получив первое письмо, Полина была уверена, что кто-то просто ошибся адресом. Прочитав текст несколько раз, и недоуменно пожав плечами, она просто проводила эту эпистолярную гнусь в старую коробку, стоявшую в подъезде под почтовыми ящиками. Именно туда добросовестные жильцы, следящие за порядком в доме, выбрасывали обычно ненужные рекламные листовки и газеты. Но вскоре за ним пришло следующее послание. Полина крепко, до ломоты в глазах, зажмурилась.
…— Вот так и получилось, что разбежались мы с моим Майклом. Да пошел он в задницу, даже думать о нем не хочу.
— Совсем-совсем разбежались? Навсегда? — вынырнув из своих невеселых мыслей, с недоверием спросила Полина с заднего сидения.
— Ну да, развелись и все. Да надоели мне все его гулянки и стрипбары. Задолбал, козел престарелый! Пятый десяток, а у него все гормоны играют. Последнее время недели не проходило, чтобы он какую-нибудь новую бабу не привел.
— Что, прям домой приводил? — ужаснулась Полина.
— Нет, слава Богу, до этого не доходило. Но в пабе неподалеку от нашего дома у меня один бармен знакомый был, так он мне всю инфу сливал. Не бесплатно, разумеется, — усмехнулась Ольга.
— Ничего себе! Ужас, Лен, да? — потрепала Полина за плечо подругу.
Ленка раздраженно стряхнула ее ладонь и рявкнула:
— Совсем обалдела, Колобова? Я все-таки за рулем сижу, а не на дудочке играю. Ладно, шут с ним, с Майклом, с ним все понятно — кобель. Но почему ты сама-то в своем этом Нью-Йорке не осталась, или где ты там жила? У тебя же, ты говорила, в последнее время даже работа была.
— Да ну ее, эту Америку, на фиг! Знаешь, целых семь лет пыталась привыкнуть к ним, но так ничего и не получилось.
— А ты думаешь, здесь лучше, что ли? У нас, знаешь ли, денежки тоже сами собой на голову не падают, — выразительно хмыкнула Ленка.
— Оль, да ты ее не слушай, — горячо затараторила Полина, — Москва, конечно, не рай на земле, но всяко лучше, чем там! И вообще, Ленка, как тебе не стыдно, человек на Родину вернулся, а ты!
— А что я-то? — удивилась Куприянова, — просто интересно, почему это после всех восторгов такое пренебрежение. Оль, ты же сама еще пару месяцев назад, сидя у Колобка на кухне, в открытую поливала грязью Россию-матушку, а тут вдруг такие кардинальные перемены в настроении.
Ольга глубоко вздохнула:
— Ну что сказать… Не хотела признавать поражение, харахорилась, пока силы были. А недавно вдруг поняла, что сил этих совсем уже не осталось.
Она приоткрыла окошко, и в салон тут же ворвался сырой мартовский ветер. Полина сзади невольно поежилась и плотнее запахнула пальто.
— Лен, можно закурить?
Куприянова недовольно поморщилась:
— Я, вообще-то, в машине не курю, не люблю. А чем здесь заниматься думаешь? На работу будешь устраиваться? — спросила она.
Ольга неопределенно повела плечами:
— Пока не думала. А что, есть предложения? — и, не дожидаясь разрешения, прикурила изящную коричневую сигарету. Сладковатый дым ударил в ноздри Полине, и она уткнула нос в пушистый воротник. Подняв глаза, она встретила в зеркале насмешливый взгляд Куприяновой.
— А тебя твой папик Миша, то бишь, Майкл, совсем-совсем без денежек оставил? — спросила она, ловко перестроившись в левый ряд.
Ольгина рука заметно дернулась и серый столбик пепла моментально очутился у Полины на коленях. Она незаметно для Ленки поспешила сбросить его на пол и затушила кончиком сапога.
— Да, нет, кое-что есть на первое время. А там посмотрим.
— Тут смотри, не смотри, а с твоим образованием — три класса церковно-приходской, ты много не заработаешь.
— Лен, прекрати сейчас же! — набросилась на нее Полина. — В конце концов, Ольга хорошо английский знает. А еще у нее есть диплом психолога. Можно в какую-нибудь школу или в детский садик устроиться.
Звонкий смех, раздавшийся сразу с обоих передних сидений, моментально заглушил шум города, вливавшийся через приоткрытое окно. Полина смутилась:
— Я что, что-то не то сказала?
— Ой, Колобок, и что с тобой делать! Ну, посмотри на меня, — Ольга развернулась к ней лицом и скорчила смешную рожицу, — Ну какой из меня педагог? Ленка права, я с моим дипломом сейчас никому не нужна. Это только ты можешь за гроши вкалывать в своей больнице. Ты у нас идейная, правильная. Наша гордость!
Полина не любила подобных намеков.
Ей было всего шесть лет, когда из семьи ушел отец. Несмотря на детский возраст, она хорошо запомнила последнюю ссору родителей. Ей было очень страшно. Она лежала в своей кроватке, съежившись от безотчетной тревоги, с головой накрывшись одеялом, и прислушивалась к разговору, происходившему на кухне. В соседней комнате тяжело вздыхала бабушка, которая вот уже год, как была полностью парализована.
— Ты никогда меня не понимала! Ты всегда думала только о себе! Ты понимаешь, что в этой стране я никогда не смогу реализоваться? Мне перекрывают кислород, душат поборами. А сейчас появилась реальная возможность уехать. Это для меня первый и, быть может, единственный шанс! — гремел голос отца.
— Я, я, я! Это ты, Тимоша, всегда думаешь только о себе. Ну как я могу оставить маму в таком состоянии? Куда я поеду?
— Нина, твоя мама уже не человек, это полутруп. Да-да! Не делай такие испуганные глаза. Существуют специальные дома, куда сдают таких, как она. Поверь, там за ней будет уход, нужно только заплатить. А даже если и не будет ухода, то может и лучше — быстрее отмучается.
— Что ты такое говоришь, Тимофей?! Ты просто чудовище! Это же моя МАМА!
— А я — твой муж, а еще — если ты вдруг забыла — у нас есть дочь. Ты подумала, каково девочке жить в квартире, где на ее глазах гниет заживо семидесятилетняя старуха? Мне надоело спать на раскладушке в кухне, я хочу возвращаться в дом, где пахнет вкусным борщом и пирогами, а не в четыре стены, насквозь пропитанные застарелым запахом грязного белья, лекарств и мочи. Мы никогда и никуда не ездим, даже в отпуск. Это ненормально, Нина! А Полине скоро в школу. Где она, прости, будет заниматься? Тоже в кухне? Да мы же просто сдохнем от такой жизни еще быстрее, чем твоя мать.
— Хватит, я ничего не хочу больше слушать!