– Так к моей дочери ещё никто не подкатывал, – ехидно заметила Бронислава Викторовна.
– Хоть вы мне и не верите, – я перевёл взгляд на мать Елизаветы, – но в вас также преобладает солнечный цвет, самую малость разбавленный сине-зелёными каплями сомнений.
Ощущая мельчайшие изменения эмоций моих собеседниц, я наслаждался их чувствами. Лёгкое изумление, немного волнения и явная симпатия от юной Лизы, а также здоровый скепсис, приправленный любопытством, её матери, чьё строгое лицо смешно обрамляет яркий нимб.
Вдруг аура Брониславы Викторовны исчезла, а глаза почернели. «Нет, только не это»! – паника ударила в голову, перепутав мысли в ожидании рокового момента. Ладони заледенели, а по спине заструился липкий пот. Как в замедленной съёмке из глаз женщины потекли мерзкие тени. Через несколько секунд её голова стала напоминать жуткое переплетение веток с колышущимися на невидимом ветру чёрными листьями. Аура Лизы покраснела от беспокойства. Она что-то пыталась говорить, но слова отскакивали от моих ушей. В оцепеневшем от ужаса сознании гремело лишь одно: «бежать, бежать подальше отсюда». Не говоря ни слова, я бросился прочь от этого зрелища.
Моросящий осенний дождь помог немного вернуться к реальности. Я потерял счёт времени, бесцельно бродя по городу, пока не оказался на пороге своей мастерской. «Оно вернулось, – тяжёлые мысли окутали голову, – нужно всё зафиксировать… как и раньше».
Промокший насквозь, трясущийся от холода и страха, я подошёл к этюднику. Что ж палитра сегодня будет скудной на краски. Кисть сама прыгнула в руки, и тёмная Муза не отпускала меня до глубокой ночи, пока работа не была закончена. Я долго не мог оторвать взгляд от портрета Брониславы Викторовны с запечатлённым на ней кошмаром. Наконец, тяжело поднявшись, я потащил картину в соседнюю комнату. Здесь среди тайной экспозиции с безумными сюжетами чернело, словно отсутствующий зуб, лишь одно свободное место. Пришло ощущение законченности и вместе с тем безысходности. Наверно так чувствуют себя люди в конце пути, как старик, вышедший на пенсию и потерявший смысл жизни. Отойдя к противоположной стене, я увидел, что все детали мозаики сложились в одну. Два года ко мне являлось это. Каждый раз я скрупулёзно писал картину, стараясь не упустить ни одной детали. И вот на меня смотрит оно.
Картины ожили, выпуская в наш мир жуть и хаос иной реальности. Страшные тени стали заполнять мастерскую. Они дёргались и размазывали по поверхностям свои чёрные склизкие кляксы. Волны отчаяния забили в моём сердце, сковав тело цепями обречённости.
Нет! Я не позволю! Бензин! Да, у меня есть бензин. Непослушными руками я схватил канистру с горючим и в безумном отчаянии стал поливать всё вокруг. Тени корчились, змеями извиваясь на полу, они тоже боятся – это придаёт сил. Отбросив пустую канистру, я смеясь и плача, зажёг спичку. Я победил и… я проиграл…