Хромос тут же обернулся, но не увидел никого. Входная дверь по-прежнему оставалась закрытой, и во всей оружейной не было ни единого места, где мог бы незаметно укрыться человек. Мальчик был один, но откуда-то в нём появилось гнетущее и удушающее чувство тревоги и страха. Бегло осматриваясь по сторонам, он медленно, без резких движений, потянулся к лежавшему подле кинжалу и взялся за рукоять. Затем, приняв боевую стойку, Хромос стелящимися шагами, как его учил отец, двинулся к выходу, всё время ожидая внезапной атаки.
Когда он был уже у самой двери и мог дотянуться до ручки, за спиной вновь послышались чьи-то неспешные, тихие и грузные шаги. Парень сделал резкий полуоборот, но и на это раз никого не увидел. Чувство страха стремительно нарастало, и в ответ ему сердце билось всё чаще, стуча о рёбра, словно о большой барабан. Сжимая клинок в дрожащих ладонях, мальчик хотел броситься на выход и, испуганно крича, как и подобает мальчику его лет, убежать за помощью, но его уха коснулся едва слышный шёпот.
— Хромос… — сипло прошипел некто, и в тот же самый миг все прочие звуки стихли, погрузив оружейню в абсолютную тишину.
Мальчик обернулся на голос, и уставился на полку с орочьими черепами. Эти массивные угловатые черепа с низкими лбами и широкими и клыкастыми челюстями Гэлсар привёз из давнего похода в далёкий, неосвоенный людьми мир, где нашёл их в огромной пирамиде костей, сложенной соплеменниками мертвецов с какой-то жуткой, мистической целью. Разумеется, он на всякий случай освятил каждый из них перед тем, как принести их в дом. Мальчишка, давший каждому орку имя, отлично знал их, но сейчас среди этих артефактов стоял ещё один, который он прежде никогда не видел. Он был меньше остальных, видимо людской, но было в нём что-то нечеловеческое. Его пустые, бездонные глазницы приковали к себе взгляд мальчика, и он более не смел посмотреть в сторону или даже моргнуть. Хромос почувствовал, как его тело содрогнулось, а кинжал вывалился из ослабевших пальцев и без единого звука грохнулся об пол. Не понимая, что происходит, он подошёл ближе к жутким останкам, которые пристально следили за его движениями и притягивали его к себе всё сильнее и сильнее.
Теперь мальчик мог лучше разглядеть этот таинственный объект, что явился перед ним из небытия. Он действительно походил на череп человека, но его челюсть была у́же, а подбородок острее. Его надбровные дуги и выпирающие скулы имели неестественные изгибы, делавшие его глазницы вытянутыми и сердитыми. В этих пустых костяных впадинах читалась чья-то могучая и мрачная воля, которой было невозможно противиться.
— Хромос… — череп позвал его вновь. Сердце мальчика застыло и камнем упало к пяткам, где разлетелось на тысячи осколков. Он услышал приказ, хотя мёртвая голова не проронила более ни единого слова.
Мысленно крича на самого себя, Хромос неспешно поднял дрожащую руку и протянул её навстречу черепу. Кончиками пальцев он ощущал ту злую и колючую, но невидимую для глаз ауру, что окружала его словно заросли терновника. Чувствуя боль, мальчик старался отдёрнуть руку, вернуть контроль над собственным телом, но это было невозможно. Череп желал, чтобы к нему притронулись, и его воля была сильнее, чем у любого человека. Глухим, но громким, шипящим, но чётким голосом он раз за разом повторял один и тот же приказ, перенося мысли прямо в голову сопротивлявшемуся ребёнку, заглушая глас его собственного разума и подавляя стремительно слабеющую волю.
Находясь на грани потери сознания, чувствуя, как его склизкое нутро выворачивается наизнанку, Хромос дотронулся до выпуклого, но неровного лба и ощутил невероятный холод. Он причинял мучительную боль и жадно высасывал всё тепло, до которого только мог дотянуться, но ему всегда было мало. Подушечки пальцев намертво прилипли к кости, и белый иней стал стремительно покрывать ногти и кожу, с каждым мгновением становясь всё толще. Ровные морозные узоры поднялись вверх к запястью, захватывая его плоть и кровь, превращая их в прозрачный лёд. Хромос пытался оторвать примёрзшую конечность от потусторонней вещи, но всё было четно. Мальчик силился закричать, позвать на помощь, но из его широко разинутого рта вырывался лишь приглушённый свист, превращавшийся в клубы белого, сверкающего пара.
Тем временем череп ликовал. Боль и страдания юнца давали ему ощутить наивысшее наслаждение и сладостное упоение. На его оголённых, кривых и острых зубах растянулась злорадная ухмылка: вся оружейня заполнилась его тихим, сводящим с ума гортанным хохотом, а в пустых глазницах вспыхнуло синее пламя. Свет померк, и день превратился в тёмную, безлунную ночь, в которой нельзя было узреть и тени надежды…
Внезапно застывший воздух разорвало громкое конское ржание. Неумолимая сила, что удерживала Хромоса, сорвалась с места и с каким-то диким, ликующем воем вылетела через распахнувшуюся дверь. Освободившийся от оков мальчик упал навзничь и растянулся на пыльных досках. Открыв глаза, он тут же подобрал лежавший рядом на полу кинжал и, опираясь на край стола, поднялся на ноги, но череп исчез с полки тем же таинственным и непостижимым образом, которым прежде и появился. Всё вернулось на круги своя. Из окна вновь лился приятный солнечный свет, воздух был свеж и тепел, а сквозь дверной проём доносились далёкие звуки пения цикад. Нерешительно Хромос посмотрел на руку, которую ещё секунду назад покрывала толстая корка мертвенного льда и на которой теперь не осталось ни единого следа гиблого обморожения.
— Что это такое было? — подумал он, сжимая и разжимая подрагивающий кулак. — Видимо дьявольское наваждение. Надо обо всём рассказать отцу.
Кинув кинжал на ближайший стол и продолжая малость пошатываться, Хромос вышел из оружейни и направился в сторону дома. Не успел он преодолеть и половину пути, как территорию поместья вновь окатили бодрые возгласы лошадей. По подъездной аллее, обрамлённой двумя рядами кустов белых и красных роз, ехала троица величественных всадников в полных доспехах, ослепительно блиставших под солнечными лучами. Со спины каждого свисал белоснежный плащ с двумя вышитыми полумесяцами. Рыцари ехали не спеша, мерно покачиваясь в сёдлах, а у входа в дом их уже встречал Гэлсар. Широкой улыбкой и распростёртыми объятиями он приветствовал боевых товарищей, с которыми он множество раз выпутывался из, казалось бы, безвыходных ситуаций, оставляя подобравшуюся к ним Смерть с носом, если бы у неё, конечно же, имелся этот самый нос.
Впереди остальных ехал черноволосый мужчина с короткой, но густой бородой и суровым взглядом жителя северных краёв. На ремнях его седла висели два парных меча, которыми он орудовал с потрясающей ловкостью и скоростью, разделывая врагов словно кроличьи тушки на рагу.
— Хейнд, дружище! Давненько мы с тобой не виделись.
— Да ладно тебе, Гэл, не так уж и много времени прошло, — ответил Хейндир, спрыгивая с коня.
— Но всё же я успел заскучать по твоей зловредной харе, — мужчины сблизились и крепко пожали протянутые руки. — Проходите внутрь, слуги присмотрят за лошадьми.
Другие два рыцаря спешились и, передав поводья подбежавшим слугам, размяли затёкшие в дороге ноги и спину. Первого рыцаря звали Дэдэкир Оруанский. Он был младшим сыном одного печально известного дворянина, просадившего всё накопленное предками состояние на любви к азартным играм и сомнительным пари. Безумная страсть к игре и риску всецело охватила его душу, сделав его безразличным ко всему прочему в этой жизни, и он бы непременно оставил жену и детей без единого гроша на пропитание, если бы во время очередной скачки конь не выкинул его из седла и мужчина бы столь удачно не сломал себе шею при падении. Из-за своего бестолкового и непутёвого отца Дэдэкир вырос человеком сдержанным в развлечениях и скромным в удовольствиях, полагаясь в жизни более на глас рассудка, чем зов порочного сердца, надеясь тем самым не повторить ошибок непутёвого отца. Он был весьма крепким малым, с квадратной фигурой, а потому мог без особого труда носить на своих плечах утяжелённый доспех и сражаться большим двуручным мечом с широкой гардой и пламеобразным лезвием.