Трэз снова сосредоточился на Селене.
— Если что-то понадобится, то я рядом, хорошо? Если ты, конечно, хочешь видеть меня.
Спустя мгновение она выдавила:
— Хочу.
— Тогда ладно. — Он резко выдохнул, а потом поднял палец. — Одно условие: никакой даты смерти, ясно? Ведем себя так, будто ты будешь жить вечно.
На ее лице отразилось скептическое неверие, но он просто качнул головой.
— Нет. Таково мое правило.
Он не был глуп. Он слышал, что говорили другие Избранные, видел рентгеновские снимки, стоял над ее скрюченным телом. Внутри он был убежден, что потеряет ее, и скорее раньше, чем позже. Но подарок, который он мог сделать для нее? Самое важное — черт, то единственное — что он мог дать ей?
Надежда.
И ему не обязательно верить, что ее вылечат, чтобы иметь надежду, делиться ею, жить ею.
Быть рядом. Любить ее до конца. До самого последнего ее вздоха не покидать ее.
Так он будет почитать ее своим сердцем и душой, хоть сам он был недостойным.
— Никакой даты смерти, — сказал он. — Мы проживем каждую ночь так, будто их еще тысячи впереди.
***
Селена сморгнула очередную порцию слез. На стольких уровнях она не могла поверить, что Трэз стоял рядом с ее койкой, с такой целеустремленностью заглядывая ей в душу, словно одной своей волей он мог сохранять ей жизнь и здоровье столько, сколько ему будет угодно.
— Трэз, я не думаю, что у нас есть тысячи ночей, — сказала она.
— Ты знаешь это? Наверняка?
— Нет, но…
— Тогда зачем тратить наше время на такие мысли? Что это даст нам? Серьезно, чем это поможет…
— Ты можешь лечь рядом со мной?
Он прокашлялся.
— Ты уверена?
— Да. Пожалуйста.
Она восхищалась плавностью его движений, когда он залез на матрас, передвинулся, помогая ей освободить для него место. И, будто прочитав ее мысли, он устроил ее в своих руках так, что она, лежа на боку, положила голову ему на грудь.
Рваный. Вздох.
От них обоих.
— Я чувствую облегчение, — услышала она себя. — Я хотела сказать тебе, но…
— Ш-ш. Тебе нужно поспать.
— Да.
Закрывая глаза, она воспринимала его на другом измерении и, его кровь курсировала по ее организму, укрепляя ее после приступа. Мысленно она подсчитывала, когда произошел последний удар? Тринадцать ночей назад. Тот, что до него? Шестнадцать.
Но, может, если она не будет никому давать свою вену, у нее будет отсрочка подольше? И, может, данная Трэзом сила поможет ей противиться приступам.
— Я держалась в стороне, — начала она, — из-за этого. Не из-за тебя. Меня не волнует твое прошлое. Я просто хочу, чтобы ты знал.
Трэз начал выписывать круги ладонью по ее спине.
— Ш-ш. Просто попытайся отдохнуть.
Селена подняла голову.
— Нужно, чтобы ты дал мне высказаться. Ты должен услышать это и поверить в это. Я знаю, ты отступил, потому что думал, что я… осужу тебя. Но я отстранилась из-за всего этого, а не потому, что ты был с множеством человеческих женщин. И не из-за твоей помолвки.
Он закрыл глаза, морщась. Потом покачал головой.
— Я должен быть честен с тобой. Последнее, о чем я сейчас хочу думать — это…
— Я не считаю, что ты осквернен, Трэз.
— Прошу. Перестань.
Селена сжала его руку, пытаясь достучаться до него, чувствуя необходимость высказать все и сразу, выложить карты на стол. Его теория тысячи ночей была благотворна для целей сохранения ментального здоровья… и он пришел к тому же заключению, что и она: на ней нет бирки со временем и датой. Но она жила в такой реальности с момента первого приступа, произошедшего десятилетия назад, и траектория ее выживания — траектория машины, слетевшей с дороги в канаву.
Этого не пережить.
— Трэз, я должна высказаться. Я очень долго ждала, чтобы поговорить с тобой. Я не упущу свой шанс.
Она смутно понимала, что стала делать больше акцентов, все больше чувствуя себя собой, оправляясь после приступа благодаря дару его вены.
— Ты достойный мужчина, и я думаю, что сразу полюбила тебя…
Трэз соскочил с кровати, и на мгновение ей померещилось, что он продолжит путь, вылетит в коридор, подальше от нее и ее долбанной болезни. И он застыл на секунду возле двери.
Но потом начал выписывать круги по комнате.
— Почему тебе так сложно принять это? — рассуждала она вслух. — Что ты хороший мужчина. Что ты достойный…
— Селена, ты не знаешь, о чем говоришь.
— Ты мечешься по комнате так, словно тебя преследуют. Поэтому я уверена, что попала в точку.
Застыв, он покачал головой.
— Слушай, это все ради тебя. Это… — Он рукой описал пространство между ними. — … это все ради тебя. Я здесь ради тебя и твоих нужд, какими бы они ни были. Мы не станем обсуждать меня, хорошо?
Селена поднялась выше на подушке. От напряжения в локтях и плечах она стиснула зубы, и была вынуждена переждать, пока боль неспешно отступала.
Но лучше так, чем быть окаменевшей статуей.
Когда он беспокойно сузил глаза, она сказала:
— Нет, не надо звать Дока Джейн. Правда.
Когда Трэз потер лицо, она впервые тщательно рассмотрела его. В последнее время он похудел, щеки осунулись, а подбородок, казалось, выступал еще сильнее, глаза впали, губы казались полнее. Но даже так он по-прежнему был невероятно огромным представителем расы, его плечи шире ее в три раза, грудь и пресс излучали мощь, вдоль рук и ног вились мускулы.
Он был красив. Своей темной кожей и черными глазами, от макушки своей коротко стриженной головы и до подошв своих ботинок.
— Ты очень достойный мужчина, — пробормотала она. — Тебе придется принять это.
— Да ладно, — протянул он кисло. — Я в этом так не уверен…
— Прекрати.
Трэз посмотрел на нее с другого конца комнаты и потом нахмурился.
— Знаешь, я не понимаю, почему ты так упираешься. Без обид, но ты чуть не умерла там. Сколько часов назад? Кажется, что минут десять. Мое дерьмо здесь и сейчас абсолютно не существенно.
Селена прошлась взглядом по своему телу. На ней была бледно-голубая больничная сорочка с узором в виде спиралей на тон темнее. Она завязывалась на спине, и Селена чувствовала, как узлы впивались там, где должны быть лямки от бюстгальтера, если бы она его носила, и ниже, на пояснице.
Казалось странным думать, что ее тело функционировало сейчас относительно нормально. И реальность, что это продлится недолго, принесла с собой шокирующую ясность.
— Знаешь, — прошептала она. — Никогда бы не подумала, что в смертельной болезни есть свои плюсы.
— И что же это? — осведомился он напряженно.
Она снова встретила его взгляд.
— Благодаря ей ты не боишься говорить то, что на самом деле думаешь. Правда порой пугает, но не тогда, когда есть нечто более страшное по сравнению с честностью… например, перспектива умереть. Поэтому я скажу, почему именно твое «дерьмо», как ты выражаешься, очень важно. Что бы тобой ни двигало, что бы ни вызывало… — она описала круг, охватывая свое тело. — … эту дыру внутри тебя? Мне кажется, что с помощью тех женщин ты пытался убежать от этого. Я думаю, что ты спал с теми женщинами на протяжении многих лет для отвлечения… и тот факт, что ты не хочешь признавать это? Меня тревожит, что ты просто используешь меня как еще один способ убежать от себя самого, лучший способ. Что может быть более соблазнительным или эффективным, когда не хочешь решать свои собственные проблемы, чем одна конкретная смертельно больная женщина?
— Господи, Селена. Я так совсем не думаю. Совсем…
— Ну, может, тебе бы следовало. — Она наклонила голову, и на нее свалилось очередной осознание, словно тонна кирпичей. — И я скажу тебе кое-что еще. Осталось ли у меня тысяча ночей или всего две? Я хочу провести их с тобой… но только честно. Трэз, я не хочу быть твоим новым оправданием. Я хочу видеть тебя здесь, рядом с собой, но между нами все должно быть по-настоящему. У меня нет ни сил, ни времени на что-то иное.