— Прием? Ви… что за хрень?!
— Твое время на исходе, — сказал Брат низким голосом. — По двум фронтам.
Телефон Трэза зазвонил снова, но он бы не ответил на гребаное устройство даже при всем желании.
— О чем ты?
— Две женщины. И в обоих случаях твое время на исходе.
— Я не знаю, что ты несе…
— Нет, знаешь. Ты точно знаешь, о чем я говорю.
Нет, потому что в его жизни сейчас всего одна тикающая бомба, слава Богу.
— Рейдж очнется сам, или ему нужна тележка для реанимации?
— Речь не о нем.
— Что ж, и не обо мне. Серьезно, ему нужна медицинская помощь?
— Нет. И мы сейчас не о нем говорим.
— Ошибся с местоимением дружище. Я не имею отношения к этому разговору.
К тому же, кто знает, если с с’Хисбэ все пойдет именно так, то, может, он подумает об их отношениях с Селеной. В конце концов, если бы он не был Нареченным, то был бы волен…
Дерьмо, он все еще будет сутенером, если только не бросит эту работу. Сутенером, завязавшим с беспорядочными сексуальными контактами. Которому потребуется терапия, чтобы пережить скверные последствия пост-травматического синдрома.
М-да. Вау. Да у нас тут Холостяк Года.
И, черт, Селена не особо скучала по нему… не ему винить ее. Его прошлое с женщинами, пусть он и перестал шляться, как только поцеловал ее, не вдохновляло на романтику. Было откровенно отвратительным.
Месяцы воздержания едва ли исправят его старания загрязнить свою физическую оболочку…
— Мое видение о тебе, — Ви потер глаза.
— Слушай, если я тебе понадоблюсь, я буду…
— Статуя будет танцевать для тебя.
Когда телефон Трэза зазвонил снова, он почувствовал, как все его тело покрылось мурашками.
— Со всем уважением, но я совсем не понимаю, о чем ты. Позаботься об этом Брате, сколько потребуется, здесь вас никто не побеспокоит.
— Будь. Даже когда покажется, что это убьет тебя.
— Ви, без обид, но я тебя не слушаю. Увидимся позже.
Глава 5
В палате учебного центра Лукас, сын Лостронга, лежал на спине на больничной койке, с подушками, подложенными под торс и голову… Его сломанное тело простиралось перед ним, словно ландшафт, изрытый бомбами, шрамы и отсутствующие части тела, которые раньше прекрасно функционировали, сейчас превратились в рагу из сплошных болезненных, немощных дисфункций.
Левая нога была серьезнейшей из проблем.
С самого момента его спасения из масляного чана, в который его заточили лессеры, он проходил «реабилитацию».
Странное слово для того, что он в действительности терпел. Официальное определение, которое он посмотрел на планшете, это восстановление кого-либо или чего-либо до прежнего состояния нормального функционирования.
После стольких месяцев физио- и трудотерапии, он с уверенностью мог сказать, что еженощные умственные и физические нагрузки, легкие и тяжелые, настолько же приближали его к прежнему Я, насколько могли быть успешны попытки повернуть время вспять. Одно он знал точно: его мучили боли, он не мог ходить, и четыре стены больничной палаты — единственное, что он видел со времени пленения — сводили его с ума.
Не впервые он размышлял, как докатился до такой жизни.
И это было глупо. Ему прекрасно известны все подробности. В ночь набегов убийцы проникли в их фамильный особняк, как и во многие другие. Они убили его отца и мамэн, то же самое сделали с его сестрой. Когда настал его черед, они решили сохранить ему жизнь, чтобы использовать в качестве подопытного кролика, хотели узнать, можно ли обратить вампира в лессера. Изуродовав, они запихнули его тело в масляный чан где-то в неизвестном месте и залили кровью Омеги.
До экспериментов дело не дошло. Он перестал представлять для них интерес, они или забыли о нем, либо случилось что-то еще.
Неспособный освободиться, он страдал, казалось, целую вечность в ужасной черной массе, живой, но едва ли живущий, ожидая, когда придет его смертный час.
Гадая, а не превратили ли его в лессера.
Его разум, когда-то главный предмет его гордости за учебные достижения и способности, сейчас пришел в негодность, как и его тело, мысли переплетались, когда-то ясное мышление спуталось в ночной кошмар из паранойи и смертельного ужаса.
А потом его брат, тот, на которого у него никогда не было времени, на которого он взирал свысока, над которым всегда чувствовал свое превосходство… появился, чтобы стать его спасителем. Куин, девиант с одним голубым и одним зеленым глазом, позор семьи с непростительным дефектом, тот, кого выгнали из дома, и поэтому его не было в особняке в момент нападения, стал единственной причиной его спасения.
Этот мужчина также оказался самым сильным представителем кровной линии, он жил и работал с Братством Черного Кинжала, достойно сражаясь и защищая расу от врагов в войне за выживание.
Пока сам Лукас, бывший золотой мальчик, наследник рода, которого больше не существовало… стал тем самым носителем дефектов.
Карма?
Он поднял обезображенную руку, смотря на обрубки там, где раньше было четыре пальца из пяти.
Наверное.
Раздался тихий стук в дверь, и, сделав вдох, Лукас уловил запахи по другую сторону панели. Собравшись с духом, он натянул покрывала выше на тощую грудь.
Избранная Селена пришла не одна, как это было в прошлый вечер.
И он знал, к чему все это.
— Войдите, — сказал он голосом, который до сих пор не признал. После суровых испытаний тот стал более низким и хриплым.
Куин вошел первым, и Лукас отпрянул. Раньше, когда он видел брата, тот всегда был одет по-граждански. Но не этой ночью. Очевидно, он только что вернулся с поля брани, черная кожа укрывала его мощное тело, оружие было закреплено на бедрах, ногах… груди.
Лукас нахмурился, заметив два определенных боевых инструмента: на груди его брата была пара черных кинжалов, закрепленных рукоятками вниз.
Странно, подумал он. Он считал, что такие имели право носить только члены Братства Черного Кинжала.
Может, сейчас они разрешают своим солдатам пользоваться ими?
— Привет, — сказал Куин.
Избранная Селена, стоявшая позади него, напоминала призрака, ее белые одежды парили вокруг стройного тела, а темные волосы были собраны высоко на макушке в традиционном стиле ее священного ордена.
— Приветствую вас, господин, — сказала она, изящно поклонившись.
Лукас опустил взгляд на ногу, отчаянно желая встать с кровати, чтобы оказать ей должное уважение. Без вариантов. Конечность, как и всегда, была замотана в белую марлю с пальцев и до колена, а под стерильной тканью? Плоть, которая не заживет, очаг инфекции кипел, словно котелок с водой, грозившей вылиться через край.
— Мне сказали, что ты отказываешься от вены, — сказал Куин.
Лукас отвел взгляд, жалея, что здесь не было окна, в которое можно уставиться с притворным интересом.
— Так что? — добавил Куин. — Это правда?
— Избранная, — пробормотал Лукас. — Окажите любезность, оставьте нас наедине ненадолго?
— Разумеется. Я буду ждать вашего зова.
Дверь бесшумно захлопнулась. И Лукас обнаружил, что вслед за женщиной комнату покинул весь кислород.
Куин подтащил стул к койке и сел, упершись локтями в колени. Его плечи были настолько широкими, что кожаная куртка протестующе скрипнула.
— Лукас, что происходит? — спросил он.
— Это могло подождать. Тебе не следовало приходить с поля боя.
— Следовало, судя по твоим жизненным показателям.
— Значит, тебя позвала доктор, да?
— Да, она говорила со мной.
Лукас закрыл глаза.
— У меня было… — Он прокашлялся. — До всего этого, у меня было представление о том, чем я буду заниматься, о своем будущем. Я был…
— Ты собирался пойти по стопам отца.
— Да. Я хотел… все, чему меня учили, определяло жизнь как нечто ценное. — Он открыл глаза и окинул свое тело взглядом. — Этого там не было. Это… я словно дитя. Окружающие заботятся о моих нуждах, приносят мне пищу, моют меня. Я — мозг в сломанном сосуде. Я ничего не делаю сам…