Склонённого перед ним сорокалетнего мужчину звали Ганс Розберг Оберштайн, и хотя он носил звание полковника, последний раз надевал форму лет десять назад на церемонии присвоения этого самого полковничьего звания. Сейчас на нём были потёртые синие джинсы и коричневая кожаная куртка, одетая на голое тело. Огромная тёмная кепка, которую он держал в руках, и коричневые ботинки придавали ему вид законченно-комичный. Он знал это, даже, скорее сказать, нарочно способствовал этому. При его работе не стоило лишний раз показывать свой ум и аристократичность породы. Впрочем, это не касалось его начальства. Оно отлично знало, на что способен Ганс Розберг. Сейчас в душе он едва не рыдал, зная, какую недопустимую ошибку совершили его подчинённые, и всё же надеялся на чудо и верил, что его простят. Но когда генерал заговорил вновь, Ганс понял, что его судьба висит на последнем волоске, и мысленно сжался, готовый к самому худшему.
— Вы идиот! Если Вашим таким же идиотам- подчинённым не удалось найти у поганого землянина дискету, это ещё не значит, что он её уничтожил! Скорее- наоборот, размножил и разослал по разным адресатам. Благодаря Вам у него было на это время. Но я не могу понять лишь одного: как Вы, имея на руках все козыри, не смогли вытянуть из этого человека правды? Почему он умер раньше, чем Вы узнали, где находится компроментирующий нас материал? Отвечайте! — генерал рявкнул так, что задрожали каменные статуэтки Кариатид, поддерживающих перекрытия входа.
Ганс Розберг сглотнул вставший посреди горла комок и едва слышно выдавил:
— Мы не успели. Он снёс себе полчерепа прежде, чем мы выломали дверь. Мы предполагали такой вариант и специально дожидались момента, когда он отправится принимать душ, но он застрелился, едва выскочив из ванной.
На лице генерала отразилось негодование.
— Тогда почему так выглядит тело? — Лопес схватил со стола кипу утренних газет и ткнул пальцем в фотографии с места преступления, красовавшиеся на первых страницах изданий. Тело убитого было обезображено многочисленными ударами, уколами, ожогами и прочими способами причинения боли. Не нужно было быть слишком умным, чтобы понять, что человека перед смертью пытали. Ганс даже не стал глядеть на фото. Он и без того хорошо знал, что там изображено. Вместо этого он опустил голову ещё ниже и едва слышно выдавил:
— Это Локтев. Он ворвался первым, и прежде чем мы смогли остановить его… Полковник был в агонии. Сильное сердце. Оно никак не хотело останавливаться, а Локтев был зол очень зол. Мерзавец ушёл у него из-под самого носа…
Лицо генерала побледнело и приняло отчётливо брезгливое выражение. Его гнев поостыл, но не совсем угас.
— Локтев? Локтев, Локтев… — повторил он трижды, как бы вспоминая, хотя хорошо знал долговязого майора из отдела внутренних расследований, как-то оказавшего генералу услугу интимного характера, вследствие чего командующий ВКРС при его упоминании чувствовал себя несколько стеснённо. И вот сегодня у него появилась возможность сделать так, чтобы даже имя майора больше никогда не произносилось в стенах этого здания. — Я, кажется, его помню. Это не тот ли майор, что отличился года полтора назад в поимке дезертира, бежавшего из центра "Б".
— Так точно, Ваше Преосвященство! — Оберштайн едва не щёлкнул каблуками, всё же военная выучка давала себя знать.
— Я всегда говорил, что его следует отстранить от выполнения оперативных заданий. В его действиях слишком много эмоций. — При слове "эмоций" генерал едва подавил желание вызвать к себе майора на конфиденциальную беседу. Майор был эмоционален, ах, как эмоционален! И это нравилось генералу больше всего. Но его ранг, его положение не позволяло отпрыску фамилии Лопес опуститься до отношений с обыкновенным потомком слуг, выбившимся в офицеры. Хорошо, что майор умел держать язык за зубами, а то бы, несмотря на свое положение, генералу грозило немедленное снятие с должностей и разжалование до полковника, что неизбежно повлекло бы за собой потерю той ведущей роли, которую на протяжении уже нескольких веков играл род Лопес. Мысли, промелькнувшие в голове у генерала, заставили его на мгновение задуматься. Но он взял себя в руки и, придав своему лицу маску холодного равнодушия, добавил: — Гнев, злоба… Этот рок, терзающий нашу расу, должен искореняться любыми доступными способами. Сейчас мы ещё можем допустить выход гнева у отдельных представителей расы, если он, конечно, направлен в сторону людей. Но после окончательного захвата власти мы будем беспощадно избавляться от индивидуумов, не умеющих контролировать самого себя. Разве нам мало истории собственной планеты, когда в результате ссоры, вспыхнувшей во время званого ужина, была уничтожена большая часть расы? Только чудо и гений наших учёных помогли горстке храбрецов — наших предков долететь до Земли и затеряться в массе местного населения. Теперь, когда до заветной цели захвата власти на планете остались считанные годы, а может, и месяцы, а может, и дни, нельзя допустить, чтобы из-за излишнего интереса общественности наше присутствие на планете, наши грандиозные планы раскрылось. Тем более остро этот вопрос встаёт в связи с утечкой информации, допущенной нашим высшим руководством.