Павел Петрович вздохнул еще раз и опустился на колени пред иконой, висевшей в углу его кабинета. Он долго молился, кладя земные поклоны, пока не услышал легкого стука в дверь, выходившую в приемную. Вслед за тем на пороге появилась фигура Кутайсова, теперь графа, с андреевской лентой через плечо, а четыре года тому назад простого брадобрея государя. До сих пор еще Павел не разучился говорить иногда сиятельному графу, по старой привычке, просто «Иван».
— Что скажешь, Иван? — спросил государь.
— К вашему величеству давно собрались уже с докладом, и первее всего — граф фон-дер-Пален, — ответил с низким поклоном Кутайсов.
— Кто еще там?
— Генерал-прокурор Обольянинов и князь Александр Борисович Куракин да командир Преображенского полка, генерал Талызин, ваше величество, — продолжал Кутайсов.
— Пусть подождут… Ты мне скажи, где и в каком положении теперь Юрьева, помнишь?
— Ваше величество изволили вспомнить о той глупой девочке? — сказал, ухмыляясь, Кутайсов. — Надо быть, живет хорошо. Ее недавно послали рожать в новгородскую деревню, к матери, пока что, чтобы не дельных разговоров никаких не было. А девчонка шустрая, не хотела ехать, да уж, конечно, не ее спрашивали. Я просто приказал ее посадить в кибитку и отправить с придворным служителем, — говорил Кутайсов, смакуя свою распорядительность.
«Вот она, конечная гибель-то начинается!» — подумал император. Лицо его искривилось судорогой, он запыхтел и, постукивая о мягкий ковер тростью, которую взял в руки, грозно сказал Кутайсову:
— Как же ты смел без моего приказания? А? Я покажу тебе глупую девчонку! Понимаешь? Я вознес тебя из праха, но завтра же тебя обращу опять в прах, скотина!
Кутайсов так опешил от этого неожиданного окрика, что не нашелся ничего сказать. Его побелевшие губы только тряслись и что-то шептали.
— Сейчас же пошли за ней карету с доктором, и чтобы ее спокойно перевезли в Царское. Ты мне, помни, ответишь, если что случится. А императрица знает о том? — прибавил Павел, опять запыхтев…
— Я полагал… я не ведал, что государыне о сем доклад должно чинить, я сам… — лепетал Кутайсов.
— Ступай же и сейчас же распорядись. Да подожди. Пусть доктор передаст Юрьевой эту записку, — сказал император, набросав несколько строк и запечатав их своею печатью. В записке значилось: «Приезжайте ко мне в Царское. Будьте спокойны и здоровы. П.».
Когда вслед за исчезнувшим Кутайсовым появился в кабинете Павла граф Пален, император спокойно принял его доклад, и только спросил его в конце: «Итак, в городе все спокойно?» На утвердительный ответ его, император, сохраняя спокойствие и помолчав немного, спросил неожиданно:
— Граф, ты был в Петербурге в переворот 1762 года?
— Да, государь.
— И что же, ты участвовал в нем?
— Да, государь. Но что, собственно, вам угодно знать от меня?
— Ты участвовал в революции, которая лишила моего отца престола и жизни?
— Я, ваше величество, был тогда еще очень молод и служил вахмистром в конной гвардии. Я выехал из казарм вместе с полком, не подозревая ничего о происходившем. Но почему ваше величество спрашиваете меня об этом?
— А потому, — возразил император — что у нас, кажется, хотят повторить 1762 год.
При этом ответе государя, Пален, как он впоследствии сознавался, почувствовал дрожь во всем теле, но быстро овладел собою и сказал твердым голосом:
— Да, государь, я знаю это и даже сам в числе заговорщиков.
— Как, — вспыхнул Павел, крайне удивленный — ты знаешь это и сам в заговоре? Что ты говоришь?
— Сущую правду, государь, — отвечал граф, наклоняя почтительно свою длинную фигуру и понижая голос. — Каким бы образом на моем месте я мог знать все об этом заговоре, если бы я не принял в нем участия? Но не извольте беспокоиться, ваше величество. Я держу в своих руках нить заговора и жду только момента, чтобы захватить заговорщиков вместе: еще человека три из них мне неизвестны. Только умоляю ваше величество потерпеть и никому о том не говорить; иначе все птицы разлетятся. Потому я и не осмеливался докладывать вашему величеству, что я боялся быстроты ваших решений, которая помешает мне обнаружить злоумышленников вполне. Будьте спокойны, всемилостивейший государь, теперь не может быть повторения 1762 года.