— Да, это так, но это не может относиться ко мне. Я с ним на другой ноге. Завтра же я вымою ему голову так, что он не скоро позабудет.
Гагарина, услышав эти слова, заволновалась и далеко отбросила от себя платок, который она держала в руках.
— Вы не должны забываться, граф, — сказала она с достоинством — помните, что император — ваш государь, и что вы ему обязаны всем своим счастием.
С этими словами она встала и начала прощаться. Кутайсов бросился ее провожать, согнувшись и семеня ножками, как прибитая собака, но, возвратившись к Зубову, проворчал:
— Просто любовница, а поди — держит себя императрицей. Ну, да увидим, что-то она запоет, когда сюда явится Юрьева! Видали мы и не таких!
И повел Зубова в столовую завтракать.
Уже два дня после описанных событий карета с императорским гербом, поставленная на полозья и сопровождаемая придворным служителем, тащилась по ужасной дороге, покрытой ухабами и выбоинами, по направлению к Тихвину. Толстый доктор Яниш, сидевший в карете, подбрасываемый кверху при каждом толчке кареты, кряхтел и проклинал свою судьбу, заставившую его предпринять это опасное для его здоровья путешествие. Но деревня Заречье, где жила мелкопоместная дворянка Варвара Алексеевна Юрьева с дочерью Марией Николаевной, была уже в виду, и доктор предвкушал уже и сытный ужин и теплую постель. У околицы карета остановилась и тотчас была окружена мужиками и бабами, давно уже заметившими надвигавшийся к деревне невиданный поезд. Шапки полетели вниз, когда придворный фурьер в обшитой галунами ливрее слез с козел и направился к ним, разминая ноги.
— Где, ребята, живет здесь помещица Юрьева? — спросил он.
— Юрьева? какая Юрьева? У нас Юрьевых много. Только помещицы такой нет. Надо быть, в Коренево, ваше благородие, вам ехать, а у нас такой помещицы нет, — загалдела толпа.
— Не может того быть. Юрьева, Варвара Алексеевна, доподлинно известно, что у вас, в Заречье, проживает, — настаивал фурьер.
— Варвара? Батюшки, да это Юрьева, прапорщичья вдова. Да она, ваше благородие, совсем не помещица: у нее и крепостных нетути. А живет с дочерью, что в Питере была, служила, значит, да намедни захворала. Помещица — ни, какая помещица? Голь одна, помещица. Бедность непокрытая… А помещицы нету. А что она прапорщичья вдова, дворянка, то-ись, так это верно. Почитай, что она и будет, ваше благородие, — объясняли мужики.
Следуя указаниям мужиков, карета тронулась мимо маленькой бревенчатой церкви и, проехав ряд закоптелых, покрытых снегом изб, остановилась у небольшого домика, на крыльце которого стояла пожилая женщина с платком на голове и, сморщив лицо, напряженно смотрела и на карету, и на продолжавших рассуждать мужиков.
— Вот тебе и Юрьева, Варвара, — сказали мужики фурьеру. — К тебе, к тебе, матушка, едут, — кричали они еще издали Юрьевой. — Никак из самого Питера.
— Пошли вон отсюда, дурачье, — закричал им фурьер. — Вон отсюда, — заревел он, когда мужики, почесывая затылки, начали переминаться с ноги на ногу, видимо, приготовляясь быть свидетелями дальнейших событий, нарушивших их однообразную жизнь.
Но фурьер своей золотой ливреей производил на них внушающее впечатление, и они медленно удалились, продолжая толковать между собою и часто оглядываясь назад.
Доктор Яниш медленно вылез из кареты и, подойдя к Юрьевой, сказал медленно и внушительно:
— Имею честь видеть г-жу Юрьеву, Варвару Алексеевну? Имею повеление к дочери вашей, Марии Николаевне. Я доктор придворный, Яниш.
— Доктор? Слава тебе Господи, вы приехали сюда в самый раз. Дочка-то у меня больна который день. Да что я, прости Господи, пожалуйте в горницу. Извините, батюшка, нашу бедность, чем богаты, тем и рады, — говорила Юрьева, провожая гостя чрез узкие сени в чистую комнату, где перед диваном и несколькими самодельными, грубой работы креслами, стоял белый деревянный стол, накрытый льняною скатертью.
Девочка в онучах и лаптях помогла Янишу раздеться, а вслед за тем она в той же комнате, по приказанию хозяйки, начала ставить самовар.
Яниш, приведя себя в порядок, вытащил огромный бумажник, спрятанный у него на груди, и сказал:
— Если можно, имею надобность передать вашей дочери сие письмо. Оно мне вручено самим графом Иваном Павловичем Кутайсовым.
— Я скажу сейчас Маше, — волнуясь, говорила Юрьева, усаживая Яниша на диван. — Сейчас, сейчас приду, — сказала она, уходя.
Не долго продолжался разговор шепотом в соседней комнате. Через несколько минут Яниш уже сидел у постели Марии Николаевны и вручал ей императорскую записку.