- В смысле? – Инга, охваченная легким приступом паники, уже понимает, но на всякий случай продолжает «включать дурочку», надеясь узнать побольше.
- Только я делала это столько раз, столько… Бог мой. Что сейчас и половины себя найти не могу. Это как наркотик.
- Вы имеете в виду…
Женщина кивает печально, уставившись в одну точку в стекло – будто бы там она надеется найти и собрать все, что растеряла по жизни. Волосы у корней плохо прокрашены, маникюр самодельный, тяп-ляп. Неухоженная. Будто ей уже нет до себя никакого особенного дела – так, живется, как плывется по течению.
- Я просто подошла шепнуть тебе на ушко - пожалуйста, больше не надо. Одного раза вполне…
Неопределенный жест рукой.
Инга опускает глаза. Ей снова страшно.
- Мне было лет 20. Не то, что тебе. Ты – ранняя птичка. Наверное, что-то случилось. Всегда что-то случается, какой-то толчок. Может быть, даже горе. И потом не остановиться.
Вздох. Расправляет чек рукой.
- Сперва я подумала – как здорово – не надо выбирать. Хочешь ты остаться с этим человеком или бросить его – пожалуйста, никаких мучений. Раз – и вопрос решен. Главное - не встретиться с самой собой. А то…
Выразительный жест - пальцем у виска. Понимай, как знаешь – но в общих чертах ясно.
- Потом – куда поехать после учебы? Тоже плевать – можно и в пять мест, можно и в десять. А еще хуже, - женщина зашептала, будто бешеная лисичка выкатив глаза, - ведь если с кем из нас что случится – не страшно! Живой все равно останешься. Так, маленько встряхнет, потеряешь частичку. Ну, типа ногти подстричь.
Смех. Безумие в голосе, точно. Инга огляделась – не смотрят ли на них.
- Ерунда.
«Какая-то сумасшедшая. От греха бы дальше надо смыться отсюда». Но она сидит, застыв, ошарашенная – ее ударили, ей забили гол.
- Это все – большой соблазн, очень большой, дорогая моя. Кому-то кажется, он того стоит. Но… Иногда таких дел наворотишь…
Она закуривает. Инга непроизвольно отодвигается, если не сказать отшатывается. С каждой минутой женщина кажется ей еще более отталкивающей.
- Даже не знаю, что сказать, - вежливо покашливает Инга.
- Знаешь… Но ты не должна ничего говорить. Это все твое личное дело, как говорят умные люди. Я напишу два телефона. Это, скажем так, самые нормальные из нас здесь, в М. Мало ли что. Сама я завтра уезжаю. Хочется отсюда смыться – сама видишь, какая духота. Но это ничего не значит, правда? – женщина подмигивает и смеется хрипло, как будто кто-нибудь сзади хлопает ее по спине.
От жары тушь с ресниц плывет, глаза печальные. Пустые – радужка затянута туманом. Воздух вокруг нее словно дрожит, готовясь вот-вот выпасть какими-нибудь радиоактивными осадками. Но несмотря на все это Инге страшно хочется расспросить, разузнать. Она будто раздвигает шторы, пыльные, старые, сухие, проеденные молью, и выходит на свет.
- А вы меняли имя?
- О да! – весело отзывается женщина. – Имя, цвет волос, возраст – все можно подделать. Тысячу раз. Я экспериментировала со всем. Если бы ты знала, что я сейчас делаю в Небраске… Но тебе это не нужно, поверь…
Инга медленно сворачивает салфетку с номером и кладет в карман. Какая же она странная. Слишком развязна и вульгарна. Пугает. Неужели и она выглядит также со стороны? У нее немного подружек, правда, но она не замечала, чтобы люди отворачивались, отходили, чтобы им хотелось пересесть. Отводили глаза? Или да? Например, Папандреус. С тех пор, как он переехал в М, ближе они не стали… И Л не сказать, чтобы к ней благоволила.
- Не стесняйся! Звони!
И улыбка отвратительная – словно недомогающий старичок осклабился прямо тебе во внутренности.
Инга в Н клеит обои и недоуменно качает головой, прислушиваясь к беседе. Август у них не такой изнуряющий, к тому же она почти все лето прожила на даче, читая горы книг, заданных на каникулы. И конный клуб. Вот что ее радует. Все, в общем-то неплохо, так? А некоторые вещи лучше не знать. Не вдаваться в подробности.
Мы обернемся друг вокруг дружки. (с)
Как два спящих котенка или пара упавших на ковер атласных ленточек.
Инга чувствует толчок в грудь и резко останавливается. Она знает, что Инга в Н сейчас за городом, в конном клубе. И она знает, что конь дурной, и села она на него из упрямства – доказать, что объездит. Конь белый, видный, зовут Туман. На фоне осенней листвы они с ним смотрятся впечатляюще. Все это – и скорость, и пейзаж пьянит невероятно. Скотина лягается, но это бы полбеды. Конь сворачивает с тропы, несется через лес, вот тупое животное. Инга кричит, никто ее не слышит. Никому в лесу нет дела до ее глупых проделок. Все готовятся к зиме. Стоит веселый сентябрьский день, листья желтеют, но еще не падают. Они в нерешительности балансируют между теплом и стужей. Им что? Живут всего год – не знают, что ждет впереди – мерзлая земля, бесприютность, кто-нибудь растопчет их, ветер будет мотать и рвать, ледяной дождь, а потом – тлен, забвение, белый гнет. Инга валится с коня. Она чувствует обжигающую боль и удивляется. С чего бы? Сучок протыкает бок, будто в новогоднюю курочку входит зубочистка – готова ли?