— Операционные простыни. Нужно много… Лежат там. В шкафу…
Показать рукой медик не смог. Зажмурился и долго глушил приступ кашля. Рэм вскочил на ноги и бросился выворачивать всё, что стояло у стен. Дверцы хлопали, медицинское барахло летело на пол. Он пинал его и шел мимо. Упаковка, упаковка, упаковка. Все стерильное, одноразовое.
— Они? — спросил Рэм, разрывая полиэтилен. — Простыни из синей синтетической ткани.
— Да, они…
Публий все-таки закашлялся. Кровяной пузырь вырос на губах и лопнул, забрызгав щеку. Запах болота стал сильнее.
«Боишься? — шелестела упаковка под ногами Рэма. — Горный мальчик боится. Друг лежит на полу и скоро умрет. А ты останешься».
Они все уйдут. Один за другим. Создатель предупреждал. Псих, придумавший мудрецов.
«Перерождение — та же смерть, — рассказывал он с жаром фанатика. — Тело, эмоции, друзья, служба — все будет отваливаться от тебя кусками, как мясо от костей. Гнить и отваливаться. А ты будешь сидеть рядом и не верить, что это происходит. Рядом. С тобой».
— Публий, не отключайся, — простонал Рэм. — Ты у нас врач, помочь больше некому. Штырь пробил легкое, но его нужно вытащить. Я видел, как ты это делаешь всего один раз. Не торопись сбегать в бездну. Говорят, там паршиво.
— У гнарошей хорошо, — оскалился кровавыми зубами медик. — Выпивка рекой и голые женщины.
— У эридан еще лучше, — добавил генерал. — Вечное блаженство. Но нам не повезет. Попадем к себе.
Смеяться для Публия все равно, что кашлять. Нельзя. Ему и говорить было нельзя, но он отвечал. Когда штырь достанут, замолчит. Покажется, что душа выходит из груди вместе с воздухом. Что воздуха не осталось даже на крошечный глоток. Его украли, отняли у него и не хотят отдавать. Тело взбунтуется. Будет дергаться и как никогда захочется кашлять. Нельзя. Медик знает. И должен лежать тихо.
— Ремень, — сказал Публий. — Не ищи в шкафах. Возьми свой с брюк. Нужна давящая повязка. Достаньте штырь, и закупорьте рану. Вдвоем.
Руки задрожали. Так сильно и так не вовремя. Генерал не знал, помешает ли «бочка». Зачем она вообще нужна, если не спасла?
«Кираса бы справилась, — застрекотали насекомые на улице. — Ты сам разрешил её не одевать. Виноват. Виноват. Ты знал, что так будет».
Наилий мотнул головой и глубоко вздохнул. Рэм гремел пряжкой ремня, вытаскивая его из брюк. Лишь бы штырь не зацепился за ребро. Никто не видел его наконечник. Повезет — выйдет плавно. А если нет, то на одного цзы’дарийца станет меньше.
«Ты уже смирился, правда? Это как стоять над пропастью и чувствовать, что нога пошла вниз. Слышишь, застучали камни?»
Обреченность. Её вкус гаже, чем протухшие консервы из сухпайка. Создатель все время рассказывал о кризисе мудрецов. Жалел, что один хлебал его полными ложками, когда вокруг ходили другие цзы’дарийцы и не замечали. Депрессия, суицидальные наклонности. Мир замыкался в тебе. Схлопывался в крошечную точку, а из неё торчал гладкий металлический штырь.
— Пора просить демонов и богов о помощи, — глухо сказал генерал. — Рэм, бери простыни. Я вытаскиваю штырь, ты давишь на грудь. Потом затянем ремнем.
Холод гулял по медотсеку, но майор вытирал пот со лба. Много будет крови. До тошноты. Лишь бы не думать, чья она, и как дорога каждая потерянная капля.
— Давайте уже, — прошептал Публий, — я устал морально готовиться.
Его снова уложили на спину. Фонарь ближе, простыни в руках, ремень рядом. Боги просьб не слышали, а демонам было плевать. Генерал взялся за штырь и потянул. Металл заскользил по влажным пальцам. Медик вскрикнул и поперхнулся хлынувшей изо рта кровью. Штырь застрял, а потом вышел рывком. Грудь Публия поднялась, будто воздушный шарик надулся. В медотсеке раздался ни с чем несравнимый, потусторонний свист.
— Дави! — рыкнул генерал.
Рэм всем весом налег на грудную клетку. Под его пальцами простыни промокли насквозь практически мгновенно. Кровь не останавливалась.
— Тьер, дави!
— Ребра сломаю.
— В бездну ребра! Дави!
В дверном проеме мелькнула тень с лицом Трура. Ветер трепал пустую упаковку, будто опавшую листву. От запах крови мутило, и пальцы у Рэма уже были красные. Публий, наконец, потерял сознание. А может, умер, проверить генерал не мог. Тени плясали и ехидно скалились из каждого угла медотсека. В голове стучало: «Ты знал. Ты виноват. Он умер». Пальцы Рэма плавали в крови. Невозможно было понять больше её или меньше.
— Ремень, — тихо напомнил Наилий сквозь звон в ушах. — Дави, как давил, я снизу его просуну.