— Сказанул!.. Мы–то не водолазы… — вмешался Сеня–Сенечка.
— Это еще ничего не значит. Водолазов тоже ищут. А я, между прочим, уже надевал медный котелок…
Рассеянно прислушиваясь к их голосам, Нечаев отмалчивался. Не все ли равно? В порт — так в порт. Война была теперь везде. И на суше, и на море. И ей не видно было конца.
Между тем машина свернула вправо, проскочила мимо чахлого скверика и загрохотала по булыжнику.
— Это какая улица? — спросил Костя Арабаджи.
— Преображенская, — ответил Нечаев.
И тут же подумал: «Вот и спорам конец». Порт остался в стороне. Но он не рискнул сказать об этом.
— А это что?
Машина проехала мимо вокзала и мягко покатила по Куликовому полю. Теперь и Нечаев забеспокоился. Куда гонит шофер? Они уже проехали весь город!..
Но Костя и сам понял.
— Везет, как утопленнику, — сказал он со вздохом. — Слышь, Нечай!.. Чует мое сердце, что я опять не увижусь с твоим знаменитым дюком Ришелье. Несет нас нечистая сила…
И дался ему этот памятник. Нечаев спросил:
— Ты можешь помолчать?..
И вдруг они увидели море.
Оно лежало далеко внизу, и берег круто падал в голубую беззвучную пустоту. Машина шла почти по краю обрыва, за который судорожно цеплялись темно–оливковые кустики дрока и пыльные акации. Сквозь их ветки и поблескивало море.
Но сейчас море не светилось, не играло на солнце. На унылом латунном блеске но было ни дыма, ни паруси. Да и берега, знакомые Нечаеву с детства, успели как будто одичать. На станциях Большого Фонтана стояли пустые заколоченные киоски. Это были те самые киоски, в которых, как помнил Нечаев, всегда весело торговали хлебным кг.осом и пивом, халвой и баранками. И вот… На каменных оградах домов пухло лежала свалявшаяся пыль. И такими же дымчато–пыльными были гроздья перезревшего винограда «дамские пальчики», свисавшие через ограды.
По верандам опустевших дач бегали ящерицы.
Людей не было.
Дорога словно бы висела над морем в пустоте неба. Под нею, далеко внизу, лепились друг к другу заброшенные рыбачьи курени. Раньше, когда хозяева уходили в море, эти курени охраняли мохнатые цепные псы, а на крутых склонах в мудром одиночестве пощипывали горькую травку старые козы. Раньше… Но ушли люди, и берег опустел, одичал, и стойкий запах жареной на прогорклом масле скумбрии и ставриды выветрился из остывших летних печей, и все вокруг выцвело, поблекло.
Со стесненным сердцем смотрел Нечаев на опустевшие берега и зеленоватое море. Его сердце зашлось и словно бы перестало отсчитывать время.
Но вот оно снова напомнило о себе властным толчком. То была последняя, Шестнадцатая станция… Трамвайный путь кончался возле опустевших рундуков курортного базарчика. Отсюда пологий спуск вел к просторным пляжам Золотого Берега. Но водитель взял вправо, и машина вымчала в открытую степь, сухо шелестевшую стеблями высокой кукурузы.
От земли шел жар. В плотном звенящем воздухе неожиданно возникли белокаменные стены монастыря, окруженные тополями, а там снова пошла плоская пыльная степь, на которой не за что было уцепиться глазу. Дорога вела к Люстдорфу.
— Ни черта не понимаю, — признался Костя Арабаджи. — А ты, Нечай? Что скажешь в свое оправдание?..
Из них только Нечаев был одесситом, и Костя, надо полагать, считал его ответственным и за эту поездку, и за их будущее. В своих несчастьях люди часто винят других.
— А тут, если хочешь знать, и понимать нечего, — Нечаев, разозлись, приподнялся на локте. Он знал, что фронт проходит где–то возле Сухого лимана. Куда же им еще ехать?
Но машина опять свернула. Теперь уже влево, к морю.
Какой одессит не знал этого места? Вот уж сколько лет его называли по–домашнему просто: «Дача Ковалевского». Жил–был чудак, которому вздумалось построить дачу далеко за городом, что называется на отлете, и не только дачу, но и высокую круглую башню, чтобы по вечерам сидеть на верхотуре и глазеть на нарядные пароходы, приближающиеся к Одессе. А почему бы и нет? Каждый по–своему с ума сходит.
Машина остановилась резко, сразу. У ворот под грибком стоял матрос с винтовкой.
— Приехали, — весело объявил капитан–лейтенант, высовываясь из кабины.
Он соскочил на землю, одернул китель. Следом из кабины выбрался и его спутник в серой кепочке.
От Нечаева не укрылось, что капитан–лейтенант разговаривает со своим спутником так почтительно, словно тот имеет адмиральское звание.
Нечаев, Костя Арабаджи и Сеня–Сенечка перемахнули через борт. После этого водитель дал газ, развернул машину и повел ее обратно в город.