Ответом старику было деликатное покашливание, и он довольно хмыкнул. Ему понравилось, что гости, сорвав с голов шапки–ушанки, перво–наперво церемонно поздоровались с его старухой и только потом уже стали подсаживаться к столу. По всему выходило, что хоть они и воевали худо, но еще не потеряли остатков совести.
Когда все расселись, старик пригладил свою жидкую, почти прозрачную бороденку и кивнул невестке, чтобы та поставила на стол закопченный медный чайник, который к тому времени как раз поспел. Старик только с виду был неприветлив и зол. На самом деле ему уже не терпелось начать мужской разговор о войне: прожив долгую жизнь, он растерял и друзей, и собеседников.
Старуха, привыкшая к причудам старика и покорная ему во всем, перехватила его взгляд и, оттолкнув невестку плечом, сама принесла чайник. Но, глянув на старика, она тут же поняла, что этого мало, и выставила на стол миску с квашеной капустой и холодную картошку в толстой кожуре. Однако взгляд старика все еще был суров, и она, вздохнув, принесла пузырек подсолнечного масла. Соли у нее не нашлось, кончилась.
Гости переглянулись.
Их командир, в котором старик сразу признал старшего, провел рукой по пышным усам. Что означал этот жест, старик понял только тогда, когда увидел на столе черствый солдатский хлеб, соль и бутыль мутной жидкости явно не военторговского происхождения. Тем не менее, старик не выказал ни радости, ни удивления. Он даже не повел бровью.
Тогда, подмигнув своими дерзкими светлыми глазами молоденькому парнишке, сидевшему с краю стола, командир приказал:
— Действуй, Хакимов. Это по твоей части.
А Хакимову только этого и надо было. Он давно ждал сигнала. Придвинув к себе всю посуду, которая только нашлась в доме — алюминиевые кружки, рюмку на высокой ножке, стакан тонкий и стакан граненый, фарфоровую в темных трещинках хрупкую чашечку императорского Кузнецовского завода и латунный колпачок от снарядного взрывателя — он поднял бутыль. Свою боевую задачу Хакимов сейчас видел в том, чтобы разлить драгоценную влагу поровну, никого не обидев и не пролив при этом ни единой капли. Задача эта была не из легких, но Хакимов, надо отдать ему должное, с нею справился довольно быстро.
— Он, отец, у нас бывший комендор, — объяснил старику пышноусый командир разведчиков. — У него глазомер — дай боже.
Старик, однако же, не понял.
— А мы, отец, моряки, хотя и воюем теперь на суше, — пояснил командир и, рванув ворот гимнастерки, любовно провел ладонью по своей полосатой тельняшке. — Ферштеен?..
Фарфоровая чашечка досталась старухе, которая не отказалась ее пригубить, а рюмку Хакимов с поклоном поднес невестке. Но та отодвинула ее от себя.
— Нехорошо. Зачем обижаешь? — спросил Хакимов и покачал головой.
— Она у нас хворая, — вместо невестки ответила старуха.
— Так это же лучше лекарства, — удивился Хакимов. — От всех болезней… — и выразительно глянул на Анастасию.
Та, однако, не шелохнулась, продолжала сидеть с каменным лицом. Но ее веки дрогнули раз, другой… Глаза у нее были такие же темные и раскосые, как у башкира Хакимова.
— Пей, — разрешил старик.
Убедившись, что Анастасия осторожно, чтобы не расплескать влагу, подняла рюмку, старик чокнулся с командиром и опрокинул стакан в свой беззубый рот.
И тогда выпили все. Старик крякнул. Хакимов закашлялся, а Анастасия почему–то сдержанно рассмеялась и, заправив пучок светлых волос под платок, сразу стала молодой и красивой.
Потом выпили по второму разу. Пустея, бутыль медленно светлела. В миске с капустой обнажилось дно. Зато в избе стало жарко и тесно.
Старик, однако, не стал дожидаться, пока бутыль совсем опустеет, и приказал старухе принести заветную бутылочку, которую берег для особого случая. Отсердившись, он уже размяк сердцем и волей.
Одно окно в избе было выбито, и хозяевам пришлось заткнуть дыру подушкой. Но в других окнах свежо синел зимний день. Махорочный дым кружил головы и пощипывал глаза, выжимая из них слезы. И уже чудилось, что война ушла далеко, за синь–моря и синь–горы, и мир снова подобрел, и можно смеяться, петь, ухаживать за Анастасией, пуститься вприсядку… Много ли надо? Глубокую затяжку, глоток зеленого вина… И еще друзей, с которыми ты вышел из ада, пробившись к своим. Много ли надо?..