Неприступность этой девушки и уязвляла, и интриговала. Когда он обнял ее и почти силой принудил к поцелуям, она вначале сопротивлялась, а затем ответила с естественностью и теплотой, от которых его чувства превратились в ураган.
Именно тогда он понял, что она готова любить, жаждет этой любви, но сама не подозревает об этом. Как же следует относиться к женщине в этом случае – уважать ее невинность или отступиться от нее? А может, объяснить ей, что такое плотская любовь?
Зейн смотрел, как заходящее солнце поблескивает в ее волосах, а голубые глаза стойко выдерживают его взгляд. Его губы сжались в прямую, невыразительную линию. Еще раз Зейн позволил себе медленно оглядеть сверху вниз ее стройное тело, задержавшись немного на узких, наполовину открытых ступнях.
Она едва тронула губы бледной помадой; никакой другой макияж был ей ни к чему. От помады полные губы ярче выделялись на золотистой коже лица.
Спокойнее, смущенно напомнил себе Зейн. Следует постоянно помнить две вещи: во-первых, это племянница его друга, и хотя бы из уважения к Джиму он должен держаться на расстоянии. Во-вторых, он ей не нравится, и, если честно, она ему тоже не слишком по душе. У них нет ничего общего.
Она – горожанка, из чистого упрямства остающаяся невинной. Он – циник, привыкший к жизни в лесу, возле озера, зарабатывающий на жизнь мрачными картинами, рождающимися в воображении, – тем, что ей так ненавистно.
Нет, еще раз повторил себе Зейн, держись от нее подальше, приятель. От нее можно ждать одних неприятностей.
Бесконечно долгую минуту Келли смотрела на Зейна в упор. Его губы были плотно сжаты. Девушку поразила стремительная смена выражений в серой глубине его глаз. На мгновение там проскользнуло нечто напоминающее насмешку, сменившееся чем-то более опасным, томительным. Затем Зейн погрузился было в задумчивую серьезность, которая с непостижимой быстротой вновь преобразилась в насмешку.
Он был одет в облегающие потертые джинсы, подхваченные на бедрах кожаным поясом с серебристой пряжкой в виде волчьей головы, и голубовато-серую рубашку с длинными, закатанными выше локтей рукавами и расстегнутым воротником.
Налетел ветер, принося желанную прохладу после жаркого дня, и взъерошил его прямые каштановые волосы. Келли почувствовала, как внутри ее тоже что-то взъерошилось.
Уже в сотый раз она напомнила себе об осторожности, о том, какой внимательной ей следует быть. Незаконнорожденные дети, всплыло у нее в голове, как будто эти слова были талисманом, способным защитить ее. Зейн такой же, как ее отец, – человек, не ведающий ответственности. Незаконнорожденные дети. Подобный мужчина может нравиться многим женщинам, и это естественно, в приступе внезапной тоски подумала Келли. Но ей не следует доверять ему ни на секунду.
– Вы готовы? – вежливо осведомился Зейн, едва двигая губами.
– Почти, – ответила Келли и отвернулась. Она не пригласила Зейна зайти, хотя и понимала, что это выглядит грубо. Но она чувствовала себя безопаснее, будучи отделенной от него даже таким незначительным препятствием, как порог.
Она прошла в спальню, открыла ящик стола и вытащила маленькую квадратную коробку, завернутую в коричневую бумагу. С трудом проглотив комок в горле, прижала коробку к груди.
Было трудно поверить, что в этом простом, обернутом бумагой свертке покоится то, что осталось от доброго, вдумчивого и неповторимого Джимми. Ей еще не приходилось совершать ничего подобного, и предстоящая процедура внезапно показалась слишком сложной и связанной со слишком сильными переживаниями.
Она вернулась к входной двери, и Зейн придержал ее. Собака попыталась рвануться вслед за ней, но Келли обернулась, строго взглянув через плечо.
– Нет, – решительно заявила она, – ты останешься здесь.
Собачьи уши печально дрогнули, казалось, даже глаза наполнились грустью, а хвост перестал подергиваться.
– Пусть идет, – без улыбки произнес Зейн. Эти слова прозвучали как требование или приказ.
Келли с раздраженным удивлением взглянула на него.
– Это торжественный случай. Нам вовсе ни к чему псина, которая скачет вокруг и скалит зубы.
Зейн тряхнул головой – кратко, но выразительно.
– Джимми любил эту собаку. Он взял ее к себе. Пусть идет с нами.
Мысленно пожелав своему спутнику провалиться, Келли все же признала, что он прав. Она вновь взглянула на собаку. На какую-то секунду в блестящих глазах глупого животного ей почудилось трагическое выражение.