– Еще как оставались! Помните такое место во втором акте, где «сын» уже понял, что «мать» все знает, что уже прочла книгу? Я говорю Сергею:
– Вот, смотри, кресло. Ты должен как куренок залезть на кресло, скрестить свои ножки и… Понимаешь, – объясняю, – когда в конце этой сцены умираешь, кричишь, кричишь… И вдруг – жестким голосом: «Я – больной!» Так вот, ты – не больной. Ты – не видишься больным в этом куске! Ради Бога, ну, приди ты на репетицию, когда тебе плохо! И вот когда тебе действительно плохо, получится хорошо.
– И пришел? И – получилось?
Татьяна Михайловна смеется:
– Великолепно играет. Добила. Хорошо, не обижался. Роль блестящая получилась. Задевает за живое.
– Это у Вас точно – от Бабановой…
– Да. Она как вцепится, бывало, в партнера, так с него и не слезет до тех пор, пока тот не сделает хорошо, то есть так, как она это «хорошо» понимает. В нашем с Петровым случае все шло на пользу. Я, когда репетировали, даже в ущерб себе что-то делала. Потому что очень люблю, когда актер, мой партнер, играет хорошо. Я тогда подпитку получаю. А если он играет плохо, во мне, кроме ноты раздражения, не звучит ничего.
– Как вас, будущих актеров учила Бабанова?
– Своеобразно. Покажет какой-то свой отрывок, и у нас «полный отпад». Потому что это неправдоподобно. То, что она делала, было не-прав-до-по-доб-но. Так актрисы не показывают, так не играют. Я чувствовала: явление, посланное Богом. Чтобы я это узнала, чтобы увидела, чтобы была рядом.
Как-то мы отрабатывали с партнером эпизод на тему «свидание хоть и состоялось, но…» И была в той сцене занавесочка, доходившая мне до колен. Бабанова сказала: «Не выходи, стой за занавеской. Тебя должны угадать. Я хочу видеть, как реагируют твои ноги на то, что тебе говорят…» То есть должны были играть ноги. А когда сцена была сыграна, она объявила: «Вот теперь мне ясно, кто ты и что ты, и что там между вами произошло». Ей не были важны лицо, глаза, было важно то таинственное нечто, что происходило за занавеской. Вот это она нам и преподавала, и это же использовала, когда играла сама.
И сама по себе была потрясающей школой. Когда играла Джульетту, а мы, студенты, бегали там же на сцене в массовке и, глядя, как она умирает, обливались слезами, как бы нам и вправду ее не потерять. Нам говорила: не выпендривайся в жизни, ты на сцене выпендривайся. То есть не важно, как выглядишь в жизни, но выходя на сцену, должен быть неотразим – любим или ненавидим.
Передать, Ирочка, это почти невозможно, это нужно было видеть. Необыкновенные, лучезарные, огромные голубые глаза, откуда-то – неизвестно – появившиеся. Ну, нет таких глаз у нормальных людей, живущих на нашей грешной земле. И вот ей, пришелице, здесь было неуютно. Думаю, потому и «уходила в природу», к животным, к лесу. Все свободное время, которое у нее случалось, проводила там. Нашу суету не признавала, не тратила время впустую на то, что мы с вами называем «тусовкой».
Мы верили ей свято. Она была чудом, которое и сейчас помогает жить. Что-то сыграв хорошо, ловлю себя на мысли: «Видела бы Мариванна…» Не хватает мне ее! Все кажется, сейчас позвоню, скажу:
– Мариванна, я…
– Ну, ты что, дура совсем, не понимаешь этого?.. – сразу спустит на землю. И все станет ясно, все станет понятно.
– Татьяна Михайловна, Вам удалось сыграть все роли, которые хотели играть?
– Ну, как Вам сказать… У меня произошло некое раздвоение. Но, может быть, это и не зря. Когда в театр главным режиссером пришел Охлопков, он ко мне очень хорошо отнесся. Любил меня. Он вообще очень любил Актера. Однажды пришла телеграмма:
мол, такой-то режиссер хочет снимать меня в кино. Я согласилась. Охлопков отрезал: «Как только станешь сниматься в кино, как актриса ты закончишься». И втайне от меня отправил ответную телеграмму: «С таким режиссером, как вы, Татьяна Карпова сниматься не собирается».
Спустя время мы встретились с тем режиссером на светском приеме.
– Вы обещали… – с обидой начал он, – а Охлопков прислал телеграмму… Это Вы его попросили?..
Я бегом к Охлопкову:
– Николай Павлович, как Вам не стыдно? Вы обидели человека! Вы лишили меня возможности!..
– Сниматься ты не будешь! Не будешь!..
– За следующий год в театре я сыграла много интересных ролей. Но не в кино. Поэтому я не популярная. Но – наигралась! И сейчас играю. Знаю: в гробу лежать буду и – играть. (Смеется). Роль покойника играть буду. До такой степени актерство во мне сидит.
– По прошествии стольких лет все еще полагаете, что выходка Охлопкова стоила того?
– Да. Потому что игра в кино отнимала бы возможность становиться актрисой. Охлопков так считал и давал мне лучшие роли, центральные роли.