— Я не видел эту крошку с того дня, когда нашел тебя с вывихнутым плечом вон в тех деревьях. Наверное, какой-нибудь мальчишка проходил мимо, увидел ее в траве и присвоил. Хотя она даже тогда была не слишком новой.
— Ее украл Уилли, — сказала она чуть слышно. — Уилли Ширмен. Я думала, что он хороший. Видишь, какой я была дурой во всем, что касалось людей? Даже тогда.
Он глядел на нее в немом изумлении, но она этого не видела, она смотрела на старую перчатку модели Алвина Дарка, пощипывала путаницу сыромятных ремешков, которые каким-то чудом все еще удерживали ее воедино. А затем она обрадовалась и растрогала его, поступив так, как поступил он, едва вскрыл коробку и увидел, что лежит в ней: она поднесла бейсбольную перчатку к лицу и вдохнула маслянисто-кожаный аромат кармана. Правда, он сначала надел перчатку на руку, даже не заметив как. Естественное движение бейсболиста, естественное движение мальчишки, такое же непроизвольное, как дыхание. Мальчишкой Норман Оливер когда-то, конечно, был, но в бейсбол, видимо, не играл никогда, потому что не обнаружил листа бумаги, который был глубоко засунут в последний палец перчатки — палец с глубокой бороздкой в старой коже. Лист нашел Бобби. Ноготь его мизинца задел его и заставил зашуршать.
Кэрол положила перчатку. Несмотря на седину, она снова выглядела юной и полной жизни.
— Рассказывай.
— Она была на руке Салла, когда его нашли мертвым в машине.
Глаза у нее стали огромными и круглыми. В этот миг она не просто была похожа на девочку, которая каталась на Колесе Обозрения вместе с ним, она БЫЛА этой девочкой.
— Погляди туда, где был автограф Алвина Дарка. Видишь? Свет уже стремительно угасал, но она увидела, увидела ясно:
Б. Г.
1464 Дюпон-Серкл-роуд
Редмонт-Хиллс, Пенсильвания
Зона 11
— Твой адрес, — прошептала она. — Твой теперешний адрес.
— Да, но погляди сюда. — Он постучал по строчке «Зона II». — Почтовое ведомство отменило почтовые зоны в шестидесятых. Я проверял. Тед либо не знал, либо забыл.
— А может быть, он нарочно? Бобби кивнул.
— Не исключено. В любом случае Оливер прочел адрес и послал мне перчатку — упомянул, что не видит нужды включать старую бейсбольную перчатку в опись имущества. Он, собственно, хотел сообщить мне о смерти Салла на случай, если я не знал, и что заупокойная служба будет в Харвиче. По-моему, он хотел, чтобы я приехал, хотел узнать историю перчатки. Но тут я не мог его просветить. Кэрол, ты уверена, что Уилли…
— Она была у него на руке. Я потребовала, чтобы он отдал ее, и я бы отослала ее тебе, но он отказался ее отдать.
— По-твоему, позднее он отдал ее Салл-Джону?
— Получается, что так.
Но почему-то ей не верилось. Она чувствовала, что правда должна быть куда более странной, чем такое объяснение. Да и отношение Уилли к перчатке было странным, хотя она уже не помнила, почему, собственно.
— В любом случае, — сказал он, постукивая по адресу на перчатке, — это написал Тед. Не сомневаюсь. Я надел перчатку и нашел кое-что. И приехал из-за этого.
Он сунул руку в спортивную сумку в третий раз. Свет уже утратил красноту, и остаток дня был угасающе розовым, цвета лесного шиповника. Транзистор, все еще лежащий в траве, пел «Или ты не знаешь» голосом Хью «Пиано» Смита и «Клоунов».
Бобби вытащил смятый листок. Пропотелые внутренности перчатки оставили на нем пару пятен, но в остальном он выглядел удивительно чистым и новым. Бобби протянул его Кэрол.
Она подставила листок меркнущим лучам, чуть отодвинув от лица — ее зрение, понял он, было уже не то, что прежде.
— Титульный лист, — сказала она, а потом засмеялась. — «Повелитель мух», Бобби. Твоя любимая книга.
— Погляди внизу, — сказал он. — Прочитай.
— «Фабер и Фабер, лимитед… 24 Рассел-сквер… Лондон». — Она вопросительно взглянула на него.
— Лист из фаберовского издания в мягкой обложке тысяча девятьсот шестидесятого года, — сказал Бобби. — Это на обороте. Но посмотри, Кэрол, он же выглядит совсем новым. Я думаю, книга, из которой он вырван, была в тысяча девятьсот шестидесятом всего несколько недель назад. Но не перчатка — она потрепана куда больше, чем была, когда я ее нашел. Только страница.
— Бобби, не все старые книги желтеют, если их берегут. Даже старое дешевое издание…
— Переверни, — сказал он. — Погляди на другой стороне. Кэрол перевернула. Под строчкой «Исключительное право»… было вот что: «Скажи ей, что она была храброй, как львица».
— Вот тут я понял, что должен приехать, потому что он считает, что ты будешь здесь, что ты еще жива. Я не мог поверить, легче было поверить в него, чем… Кэрол? Что с тобой? Эта надпись в самом низу? Что она значит?
Теперь она заплакала, заплакала горько, держа вырванный титульный лист в руке и глядя на то, что было втиснуто в узкое белое пространство под условиями продажи:
— Что это означает? Ты знаешь? Ты ведь знаешь? Кэрол покачала головой.
— Не имеет значения. Это дорого мне. Только и всего. Дорого мне, как перчатка дорога тебе. Для старика он отлично знает, какие кнопки нажимать, верно?
— Пожалуй. Может, в этом назначение ломателя. Она поглядела на него. Она все еще плакала, но, подумал Бобби, эти слезы не были по-настоящему горькими.
— Бобби, а зачем он это сделал? И как он узнал, что мы вернемся? Сорок лет — долгий срок. Люди взрослеют. Люди взрослеют и оставляют в прошлом детей, какими были.
— Так ли?
Она продолжала глядеть на него в сгущающемся сумраке. Позади них тени деревьев обретали черноту. Там — под деревьями, где он рыдал в тот день, а на следующий нашел ее избитую, совсем одну — уже почти воцарился мрак.
— Иногда немножко магии остается, — сказал Бобби, — Вот что я думаю. Мы вернулись, потому что еще слышим правильные голоса. Ты их слышишь? Голоса?
— Иногда, — сказала она почти против воли. — Иногда слышу. Бобби взял у нее перчатку.
— Ты меня извинишь?
— Конечно.
Бобби пошел к деревьям, упал на колено, чтобы подлезть под низкую ветку, и положил свою старую бейсбольную перчатку карманом вверх к темнеющему небу. Потом вернулся и сел на скамью рядом с Кэрол.
— Ее место там.
— Завтра какой-нибудь мальчик пройдет мимо и подберет ее, ты ведь знаешь? — Она засмеялась и утерла глаза.
— Быть может, — согласился он. — А быть может, она исчезнет, возвратится туда, откуда взялась.
Когда последняя розовость дня угасла в пепельности, Кэрол положила голову на плечо Бобби, и он обнял ее одной рукой. Они сидели так, молча, а в транзисторе у их ног запели «Плоттеры».