Он собирался открыть дверь, когда Рифа кинулась к нему и обняла за ноги.
— Пожалуйста, Ри, не надо, — попросила она и подняла на него полные слез глаза. — Давай ты просто все им объяснишь.
— До того, как они отчекрыжат мне голову, или после?
— Но ты же… тебя же… тебе же такое не страшно.
— И что, теперь всякому проходимцу разрешать меня бить?
Рифа сжала пальцами его штанину, не желая отпускать. Она не могла переубедить Ри, он с легкостью опроверг бы любые ее доводы. Спорить было бессмысленно, и все, что ей оставалось, это только держаться за него и умолять.
— Не трогай их, Ри, не надо, — она уткнулась лицом в его бок, пряча слезы. — Я не хочу, чтобы из-за меня опять кто-то пострадал.
— Они пострадают не из-за тебя, а из-за дурости твоих родных, — бескомпромиссно произнес тот.
Вытирая слезы о его футболку, девочка шмыгнула носом.
— Ну что за напастье на мою голову? — страдальчески протянул Ри и накрыл макушку Рифы ладонью. — Прекращай сейчас же хныкать и живо за мной.
Он расцепил ее руки и потащил назад, вверх по лестнице.
— Ты не станешь трогать охрану? — на ходу смахивая слезы спросила Рифа.
В ответ мальчик проворчал что-то невразумительное.
— Спасибо, Ри!
— Вот поэтому я и предпочитаю не связываться с маленькими девочками, — недовольно бормотал он. — Вечно вы вертите мной, как хотите, веревки вьете. Пользуетесь моей добротой.
Рифе очень хотелось знать о каких таких других маленьких девочках идет речь, но спросить об этом она не решилась.
Снова оказавшись на улице, Ри заозирался; потащил Рифу сначала в одну сторону, потом в другую; обошел квартал по кругу, заглядывая во дворы, пока не вернулся назад, остановившись у разбитого перед переулком пышного сада.
— Так-так, посмотрим, — он перебросил Рифу, как пушинку, через невысокий забор, перепрыгнул сам и направился прямиком в заросли.
Окруженная со всех сторон стеной зелени, из земли, словно червь-переросток, торчала закрытая решеткой г-образная каменная труба. Ри ощупал ее, взялся за прутья и, медленно, со скрежетом, повернул, снимая с пазов. Положив решетку на землю, он заглянул внутрь.
— Как раз то, что нужно, — произнес он и окинул Рифу придирчивым взглядом. — Ты же не сильно объелась конфет?
Заподозрив неладное, девочка с беспокойством заглянула в черный зев и отступила на шаг:
— Я туда не полезу.
— Не полезешь? Вот свезло так свезло! Значит, мы можем возвращаться к лестнице и зайти через главный вход?
Рифе захотелось его пнуть. Но Ри и это выкрутил бы в свою пользу.
— Передумала, да? — он заметно расстроился. — Вот всегда так. Ладно. Я первый. Заберешься потом сама? Залезешь ногами вперед и поставишь их мне на плечи. Больше тебе ничего делать не нужно. Ты все поняла?
Все еще надеясь, что можно обойтись без ползания по трубам, Рифа спросила:
— А если ты застрянешь?
— Если кто и застрянет, так это ты, — Ри рассмеялся. — Не бойся, если что, я вытолкаю тебя обратно.
Не давая ей времени на то, чтобы переубедить его, Ри схватился за верхний край трубы. Несколько секунд — и он полностью исчез в ней.
— Ри! — испуганная, Рифа подлетела к дыре.
— Скорее, малышка, — голова Ри показалась из трубы. — Не бойся.
Моля небо, чтобы Кирай никогда не узнал о том, чем она здесь занимается, Рифа забралась в трубу и попятилась, щупая босыми ногами холодный камень. Она знала, что Ри ждет ее ниже, но все равно подбираться к изгибу трубы было страшно. Рифа даже вздрогнула, когда пальцы Ри сомкнулись на ее лодыжке, но сразу взяла себя в руки. Поставив ноги ему на плечи, она напоследок взглянула на солнечный свет.
До этого момента Рифа считала, что не боится ни темноты, ни тесного пространства. Когда они с Кираем играли в прятки, она часто пряталась и под кроватью, и в кухонном шкафу, и в ящиках из под вещей. Она могла просидеть там хоть целый час, зажимая ладошкой рот, чтобы не засмеяться, пока Кирай ходил кругами и звал ее.
Однако в этой трубе ей было совсем не смешно и ни капельки не весело. Она понятия не имела, как Ри вообще смог уместиться в проходе и при этом плавно спускаться, тогда как даже ей было тесно. Окруживший ее со всех сторон камень, неуязвимый перед ее силой, давил, и Рифе казалось, что труба становится все теснее и теснее, что она оживает, что все это — желудок гигантской змеи, из которого ей никогда не выбраться.