— Что за ужясный обстановка! — на ломанном английском возмущалась блондинка из Франции. — Это есть vaisselle?* Какой ужасный вкус! Сейчас модно ставить та’хелки из фаянс!
Все больше недовольных взглядов сходилось на девушке, но та, казалось, и не замечало этого.
— Как здес холёдно! Неужель нельзя conjurer** ча’хы? Мы так мёжем заболеть! А еще этот ужасный деко’х!
— Флер, может хватит возмущаться? Я понимаю, что этой каменной развалине далеко до нашего замка, но мы здесь в гостях.***
— Не п’хиде’хайс, Полетт. Это есть но’хмальный critique. Умний хозяин всегда ее п’химет.
— Просто скажи честно, что тебе надоели эти тупые, раздевающие тебя догола, взгляды.
— Надоели? Это еще мягко сказано! Посмотри на них! Это же стадо похотливых баранов! Нет, мне здесь катего’хочиески не н’хваится.
— Так тебя здесь никто и не держит, — раздался чей-то холодный голос, и пораженная блондинка посмотрела на черноволосого подростка, смотревшего на нее недобрым взглядом зеленых глаз. — Не нравится — проваливай. Чего ты вообще сюда приехала? Критиковать все без разбору?
— Как вы parler**** с...
— Я говорю с тобой ровно настолько, насколько ты заслуживаешь, — перебил ее брюнет. — Хогвартс для многих из нас является домом, и мы не позволим какой-то выскочке, возомнившей о себе невесть что, плохо о нем отзываться.
Только сейчас Флер Делакур, старшая дочь французского аристократа, заметила, что внимание многих учеников устремилось к ней, и его никак нельзя было назвать восторженным. Казалось, что каким-то образом присутствующие сбросили с себя неведомые чары, и теперь тупое выражение их лиц уступило место раздражению и недовольству. И центром всего этого был все тот же подросток с зелеными глазами, по бокам которого сидели брюнетка и блондинка.
В этот момент со своего места встал Альбус Дамблдор, разом привлекая к себе всеобщее внимание. Директор собирался объявить правила Турнира.
— Нет, вы слышали, как он со мной разговаривал?!
— А чего ты хотела, Флер? Не скрываясь критикуешь школу, будто ты у себя дома. Или ты, быть может, решила, что все окружающие дружно потеряли разум от одного твоего вида?
— Если честно, Полетт, я вообще очень удивлена, как им удалось скинуть воздействие моей ауры.
— Поверь, она очень даже на них воздействовала. Ровно до того момента, пока не заговорил тот парень. Стоило ему открыть рот, как все твои чары слетели, будто их и не было.
— Думаешь, это все из-за него? Этого мальчика?
— Уверена. Я не знаю, как он это сделал, но мне показалось, что твоя аура вообще на него не повлияла.
— Но ведь тогда выходит, что я нашла...
— Флер, тебя вызывает мадам Максим! И она очень недовольна твоим поведением!
Альбус Дамблдор сидел в своем кабинете и задумчиво крутил в руках волшебную палочку. Немного подумав, он направил ее на небольшой столик и одним ловким движением превратил его в поросенка. Еще один взмах, и не успевший даже хрюкнуть зверь вновь стал мебелью. Вроде все было в порядке. Но тогда откуда это чувство собственной слабости? Его магия по прежнему с ним, но вот уже почти год директора не покидало ощущение неправильности. Словно колдовать стало чуточку сложнее, чем раньше.
Отложив узловатую палочку в сторону, директор сложил пальцы домиком и уставился на спящего феникса. Фоукс примостился на жердочке и спрятал голову под крыло, не обращая никакого внимания на погруженного в думы хозяина. А тому было о чем подумать.
Грюм. Что происходило с его старым другом, Дамблдор решительно не понимал. Тот конечно и раньше был редкостным параноиком, но очевидно возраст сыграл со старым аврором злую шутку, из-за чего подозрительность волшебника выросла просто до немыслимых масштабов. Аластор постоянно держал сильнейший мыслеблок, который он не отпускал, даже будучи с Альбусом наедине, когда их никто не мог побеспокоить. Помимо этого он теперь постоянно пил только содержимое своей фляги, лишь совсем изредка беря в руки бокал с чистой водой, да и тот предварительно десять раз обнюхав и проверив на всевозможные чары и зелья. И таких мелочей становилось все больше, из-за чего Дамблдор пришел к неутешительному выводу, что такими темпами его друг попадет в отделение для душевнобольных, пополнив ряды спятивших от войны ветеранов. Грюм жил войной, и мирное время стало для него серьезным испытанием, которое, очевидно, его и сломало.
Вторая проблема заявила о себе совершенно неожиданно. Гарри Поттер и Трейси Дэвис. Глядя, как молодые люди стоят обнявшись, Дамблдор почувствовал внутреннее беспокойство. Данный союз нельзя было допустить, ибо последствия могли быть совершенно непредсказуемыми. Хотя... В последнее время ходили странные слухи о том, что Дункан Дэвис якобы собрался заключить брачный договор с Родом Гойлов. И если раньше директор не уделял этому слуху особого внимания, то теперь, в свете новых открытий, нужно было как можно быстрее узнать все подробности. Эту парочку следовало поскорее разлучить, пока Поттер не натворил дел. Тем более, в виду недоступности более Джинни Уизли, у Дамблдора появилась новая кандидатка для брака с Гарри. Очаровательная француженка, приехавшая из Шармбатона.
Отец девушки, Жан Делакур, был уважаемым аристократом, обладающим, помимо всего, еще и большим влиянием на Министра Магии Франции. А благодаря его жене-полукровке он также имел выходы на диаспору вейл. С этим магическими существами уже давно следовало заключить союз, а брак между Поттером и Делакур мог ускорить это событие. Проблемой было то, что сам Гарри уже умудрился поругаться с девушкой, что не укрылось от директоров. Стоит признать, что Флер сама была виновата, и мадам Максим, директор Шармбатона, собиралась серьезно поговорить со своей ученицей. Но как теперь убрать напряженность между молодыми людьми и подтолкнуть их друг к другу? Следовало хорошенько подумать, ибо допускать ошибку, подобно своему прошлому провалу, Альбус не собирался.
Поттер же сам по себе был той еще проблемой. Неуправляемый, своевольный, он не хотел понять, что директор желает ему только блага, но временами нужно задумываться и о благе других. И что он просто обязан наконец-то отбросить в сторону наследие своих ужасных предков и взять на себя то бремя, что было возложено на него с рождения. И было совершенно непонятно, как он избавился от шрамов! Это открытие повергло всех без исключения в глубокий шок. Но факт оставался фактом — Поттер избавился как от шрама, доставшемуся ему по дурости Локхарта, так и от своего главного отличительного знака — метки, оставленной ему Томом. И как теперь все это понимать? Проверка, которую устроила вернувшемуся в Хогвартс ученику мадам Помфри, тоже ничего не дала. Растерянная медсестра только заявила, что Поттер объяснил все эти изменения хирургическим вмешательством маггловских врачей. Вопросов становилось все больше, а вот ответов давать никто не спешил. Ни Сириус Блэк, который присматривал за своим крестником весь прошлый год, ни тем более сам Поттер. Радовало хоть то, что Сириус, это заблудшее во тьме дитя, наконец-то прислушался к словам старика и исправно весь прошлый год докладывал ему о проделках Гарри Поттера. Жаль только, что информации было очень и очень мало, и сводилось все обычно к лечению и изучению школьной программы на дому. А вот общаться с Люпином Блэк до сих пор отказывался наотрез, и при одном лишь упоминания бывшего друга начинал рычать и буквально плеваться от бешенства. Азкабан оставил слишком глубокий след в душе бывшего арестанта.
И еще следовало заняться Гермионой. Нельзя допустить, чтобы столь одаренная ведьма досталась не пойми кому. Ведь существовали прекрасные семьи, в чьей верности директор не сомневался, а их кровь, в виду долгого застоя, нуждалась в обновлении. Но и здесь следовало ожидать проблем. Подумав об этом, Дамблдор тяжело вздохнул. Ну почему молодые не желают понимать, что все это делается лишь для их блага? Любовь, без сомнения, важна, но иногда, ради блага общества, приходится от нее отказаться. Неужели это так сложно понять? Когда-то директор принял такое решение, и собирался пройти этим путем до конца. К тому же, всегда есть шанс, что молодые сердца действительно влюбятся друг в друга и будут жить счастливо. А для старика это будет лучшей наградой.