– Я тебя не прощу! Никогда тебя не прощу! – ее голос все еще звучал в его голове. Голос Эбби. Хотя, когда он забирал ее плетения, она молчала, потому что в этот момент Бастиан целовал ее. Тем не менее он слышал этот голос, слышал именно эти слова, потому что и она побывала у него в голове. Ее ярость и презрение взорвались внутри него, как бомба. Что ты со мной сделал? И за что? За что? И сейчас он чувствовал себя совершенно разбитым, потому что сожалел о случившемся. Раскаивался – и в то же время нет. Потому что Бастиан понимал: у него не было другого выбора.
Он бросил взгляд на школу Даркенхолл. Она осталась там. Ждала ли она его? Что бы сказала, если бы они встретились? Подошла бы к нему? Накричала бы? Сможет ли она когда-нибудь снова довериться ему до такой степени, чтобы снова поцеловать его?
Бастиан вздохнул. Думать сейчас о поцелуях с Эбби совсем уж неуместно.
Он же хранитель кольца. У него есть определенные цели и обязательства. Медлить нельзя. Особенно сейчас, когда он, проникнув в душу мачехи, выяснил планы Константина Кросса и группы его сообщников на кольцо души. Он не мог так просто отделаться от чувств и стремлений, но сейчас в первую очередь он поразмыслит над тем, как остановить Кросса.
К лодочному сараю он шел пешком, не перепрыгивая из тени в тень, и все его мышцы горели, когда он наконец выбрался на берег, вытащил гичку из воды и отнес ее на место. Рубашка вся промокла от пота. С тоской посмотрев в сторону общежития школы, где наверняка находилась Эбби, он скользнул через тень в свою комнату. Снял с себя потную окровавленную майку, при этом случайно задев шрам под сердцем. Он снова будто вспыхнул и начал кровоточить.
Пути назад не было. Все, что произошло, случилось не зря. Он открыл кран и посмотрел в зеркало. Темная паутина на его коже поблекла, и тот, кто увидел бы его сейчас, ни за что не догадался бы, кто он такой. Никто не понял бы, что он только что вернулся с миссии по спасению мира от Константина Кросса.
И еще Бастиан знал, с чего лучше всего начинать.
Светоносец
В темноте мраморные статуи ангелов, стоящих у входа в мавзолей, больше походили на демонов. Внутри у Кросса все горело, а кольцо на пальце больно обжигало кожу. Кладбище уже полностью погрузилось во мрак, и туман клубился между рядами могил. Было холодно и душно, и все же на лбу у него выступил пот.
Скорчившись от боли, Константин еле добрался до мавзолея. Его хрипы звучали неестественно громко. Последние несколько дней он ходил по лезвию и сейчас чувствовал себя совершенно вымотанным. Ныло все тело. Гравий под его нетвердыми шагами хрустнул, и он остановился, чтобы осмотреться. Деревья покачивались на ветру, зловеще шелестя листьями.
– Оторвался! – со стоном проговорил он и поспешил под изящный свод мавзолея.
Мельком взглянул на часы, а затем, стараясь не обращать внимания на боль, вытащил расческу из кармана рубашки: во время побега от Бастиана Тремблэя волосы совсем растрепались. Хотя в последнее время его почти не интересовало, как он выглядит со стороны, но казаться слабым и жалким ему совсем не хотелось, особенно учитывая, с кем ему сейчас предстоит говорить. Он сплюнул себе на ладони, а затем пригладил кончики волос и снова провел по ним расческой. Коснулся глаза – тот сильно распух. Тут плевок бы не помог. Остался бы шрам. Он скривил лицо и застонал, продолжая приводить себя в порядок. Вид у него сейчас, должно быть, как после схватки с диким медведем. Частички плетений Эбигейл Вудс все еще пытались вырваться из его тела, из подмышек, из пупка… К тому же эта фурия ткнула его карандашом в бок. Не слишком серьезная рана по сравнению с остальными. Ткань брюк прилипала к ногам, и, когда он поднял руку, боль до сих пор не отступила, хотя кровь уже успела свернуться. Казалось, все его тело сейчас состояло только из боли, которая и не думала утихать: поглощенные плетения все пытались сломать ему кости. Он провел кольцом по шее, по груди… Удивительно, но это сработало. По крайней мере, на некоторое время ему стало немного легче.
Измученный и обессиленный, Кросс прислонился к мраморной колонне у могилы ребенка. Его тень сливалась с тенью от статуи ангела, и ему стоило только протянуть руку, чтобы пройти сквозь нее и чуть ослабить бушевавшую внутри боль, но он этого не хотел. Потому что, хоть боль его и мучила – могла даже раздавить и уничтожить его, не будь на нем сейчас кольца души, – он чувствовал себя таким могущественным, как никогда.