— Элиас, его зовут Элиас, — прервал отец, — и не смей винить его, Драко. Злись на меня, ненавидь, если пожелаешь, но он всего лишь ребенок. И ни в чем не виноват. Он не просился на этот свет…
— О! Ну надо же! Как вдруг внезапно, папочка, ты начал проповедовать терпимость! С чего бы? Когда всю жизнь учил, да что там, заставлял меня ненавидеть людей, ни капли не повинных в своем рождении! Почему я должен слушать тебя сейчас? Ты слушал меня раньше? До чего нас, Малфоев, довели твои гребаные принципы: испорченная репутация, рабство у маньяка, смертельная угроза жизням! А я еще и маму потерял… — Драко покачал головой, и на лице его мелькнуло выражение жуткого отвращения. — Я не могу в это поверить… Не хочу верить в то, что ты мог быть таким бездушным, таким… Прости, отец. Но сейчас я даже не могу сказать, что люблю тебя…
Драко направился к двери, и Люциус не пытался остановить его. Гермиона была права — сын оказался невероятно разозлен и разочарован этой новостью. Ему необходимо время, чтобы смириться с тем, что изменило его… их жизни. Люциусу же оставалось только одно — отпустить Драко и надеяться, что он поймет и простит. Хотя бы со временем…
____________________________________________________________________
Стоя на заднем крыльце, Гермиона наблюдала, как Элиас пускает мыльные пузыри, переливающиеся в затухающем свете дня. Ее мальчик был так счастлив сейчас, наслаждаясь этой простой и незатейливой забавой. Он снова и снова макал пластиковую палочку в бутылку, затем наполняя воздух вокруг себя нежными радужными шарами, чтобы гоняться за ними по всему двору с восторженным визгом хлопая ладошками.
«Господи, если б жизнь состояла только из таких приятных моментов, как смотреть на играющего Элиаса…»
— Эй, с тобой все в порядке? — дверь скрипнула, это Гарри присоединился к ней на крыльце. Он положил руку на плечо Гермионы, и той пришлось напрячься, чтобы резко не сбросить ладонь.
— Не совсем, — угрюмо отозвалась она.
— Молли с Роном ушли. Миссис Уизли передала, что будет здесь утром, как обычно, — Гарри присел в шезлонг, прислоненный к перилам крыльца, и с тревогой поглядел на Гермиону. Сейчас она выглядела грустной и бесконечно уставшей.
— Она очень любит Элиаса, даже, несмотря на то, что ненавидит меня, — вздохнула Гермиона и наклонилась, облокотившись на перила. На самом деле она была рада, что Рон и Молли, наконец, ушли. Терпеть их сегодняшнее возмущение и негатив сил больше не осталось. Гермиона специально пригласила их на ужин, чтобы сообщить об изменениях, произошедших в их с Элиасом жизни. Но, увы, новость о том, что Люциус Малфой собирается стать ее мальчику настоящим отцом (со всеми вытекающими из этого последствиями) привела обоих практически в состояние истерики. Они были возмущены и напуганы тем, что Люциус собирается общаться с сыном, да еще и регулярно.
Озабоченность Рона, впрочем, больше заключалась в том, что им с Элиасом может навредить темное прошлое Малфоя. Он не скрывал своей неприязни к «этому недобитому Пожирателю», хотя и признал угрюмо, что Гермиона имеет полное право решать сама, как ей поступать и что будет лучше для мальчика.
Она вспомнила, с каким трудом ей далось когда-то горькое признание Рональду в своей беременности и рассказ о том, что произошло той ночью в гостиной Слизерина. Поначалу он так же, как и все остальные, думал, что Гермиона была изнасилована, и она до сих пор помнит боль, мелькнувшую в его глазах после признания, что это не так. Надо отдать ему должное, Рон искренне пытался понять ее, даже пытался сохранить их отношения, убеждал Гермиону, что любит ее, что готов даже усыновить этого неожиданного ребенка. Но, когда родился Элиас, и родился таким похожим на своего отца, Гермиона поняла, что для Рона это оказалось непосильной ношей. Он не сможет жить с ней, любить ее и любить этого чужого мальчика. И не думать каждую секунду о том, чей это сын.
Она не винила Рона за это. Конечно, какое-то время была раздавлена тем, что отношения, которых жаждала так долго, закончились, так и не начавшись, но понимала, что так будет лучше и не держала на Рона зла. А со временем они даже смогли возобновить былую дружбу, и он полюбил Элиаса, хотя и не так сильно, как полюбил мальчика Гарри. Гарри же с самого первого дня проникся к ее сыну, увидев в Элиасе кроху-сироту, у которого на всем белом свете есть только мама, и которому обязательно нужен кто-то еще. Нужен, чтобы учить, защищать, любить… Он взял на себя роль крестного, дяди и отца легко и просто, даже не задумываясь.
Да, с Рональдом все оказалось проще. А вот Молли среагировала на новости гораздо острее. Понятно, что она до сих пор не простила Гермиону за причиненную Рону боль, за предательство, как с жестокой откровенностью Молли называла ее поступок все эти годы. А уж особое возмущение овладело миссис Уизли, когда она узнала, что отец ребенка не кто иной, как Люциус Малфой. Она крайне неодобрительно отнеслась к идее Рона жениться на Гермионе, несмотря ни на что; вела себя холодно и облегченно вздохнула, когда они окончательно расстались. Сейчас, став матерью сама, Гермиона конечно же понимала, что Молли Уизли лишь защищала своего ребенка, готовая разорвать любого, кто причинит ему боль. Впрочем, и сама Гермиона осознавала, что поведет себя точно так же по отношению к Элиасу. И уж точно не будет обожать женщину, которая посмеет разбить ее мальчику сердце. Но несмотря на глубокую обиду по отношению к Гермионе, Молли полюбила Элиаса с того момента, как увидела его и взяла на руки. Искренне и глубоко. Помогая Гермионе нянчиться с ним даже в ущерб собственным делам. И именно поэтому сегодня ее реакция и оказалась самой резкой, самой непримиримой. Она не понимала, как Гермиона могла позволить Люциусу Малфою появиться в жизни Элиаса. Снова и снова этим вечером Молли пыталась доказать, что не имеет значения, отец он Элиасу или не отец. Люциуса Малфоя, по ее мнению, не должно быть рядом с мальчиком ни под каким предлогом.
«Да… память у Молли хорошая и никакие заверения, что Люциус изменился и многое осознал, не помогли. Она до сих пор не простила его».
Но Гермиону Грейнджер не зря считали сильной женщиной. Раз за разом отвергая доводы миссис Уизли, она стояла на своем и не собиралась менять то, что теперь Люциус будет принимать участие в жизни Элиаса. В конце концов, это ее решение, ее жизнь и ее ребенок. Более того, она даже огрызнулась в ответ на очередную тираду Молли, заметив, что сообщает им это лишь из вежливости. Поскольку рано или поздно новость о том, что Элиас Грейнджер на самом деле Элиас Малфой станет известна всем волшебникам.
Услышав голос Гарри, Гермиона вынырнула из неприятных воспоминаний.
— Никто из них не испытывает к тебе ненависти, Гермиона. Они просто не понимают твоего решения, вот и все… — когда ему доводилось видеть ее такой расстроенной, сердце начинало щемить. Гарри и в самом деле чувствовал к Гермионе самую настоящую братскую привязанность и не хотел, чтобы она мучилась из-за того, что кто-то может ненавидеть ее.
— Гарри, но ведь сказать по правде, они и не должны понимать мое решение, оно касается лишь меня и Элиаса. Они просто должны принять его, — упрямо возразила Гермиона. — Люциус — отец моего сына, нравится нам это или нет. И я увидела в нем что-то много лет назад, раз позволила произойти тому, что случилось между нами. Да и сейчас все еще вижу это. Люциус искренне желает загладить свою вину, он хочет стать хорошим отцом моему мальчику. Может быть потому, что не стал таким для Драко… и я ему верю. Я видела, какой он рядом с Элиасом, Гарри. Он приходил к нам каждый вечер на этой неделе, чтобы пообщаться с ним. И поверь, мне не в чем упрекнуть Малфоя.
Мягкая улыбка и светящиеся глаза Гермионы почему-то оказались для Гарри убедительней, чем ее категорические и упрямые аргументы.
«Черт! А она ведь действительно верит, что Люциус заслуживает и сможет стать Элиасу настоящим отцом».
Самого Гарри глодали на этот счет большие сомнения, но… Он вдруг вспомнил, каким странным и потерянным видел Люциуса Малфоя в последний раз, когда тот сидел в центре зала суда, ожидая приговора.